Я приподняла его, болтающегося вниз головой, и сильно тряхнула. Его опять стало рвать. Я сунула его в руки матери и плюхнулась перед ним на колени. Моя прекрасная, дефицитная, дорогая, замшевая тёмно-серая югославская туфля слетела с ноги и отскочила в сторону. Я этого не заметила. Я схватила одной рукой его голову и прижала к себе, а пальцы другой руки просто сунула ему в рот. Непроизвольно он меня куснул, и в этот момент среди остатков рвотной массы и среди носоглоточной слизи я нащупала что-то скользкое, но твёрдое. Вслепую я захватила этот предмет и вытащила наружу.
Это была пуговица. Оранжевая пуговица с его кофты. Она бочком своим просвечивала сквозь слизь, в которой пряталась, как ягода облепихи под серебристыми листьями. Я машинально взглянула на кофту мальчишки. Там, где пуговица оторвалась, ещё и нитки торчали. А остальные пуговки были красные.
Пацан, наконец, заревел во всю глотку, вздохнул, задышал. Мать стала вытирать ему лицо своей юбкой. Я встала с колен и попрыгала на одной ноге за свалившейся туфлей.
В этот момент вошёл врач. Лицо у него было скучное и усталое.
–Что тут у вас?
–Инородное тело вам привезла. Вот оно.
Я показала врачу оранжевую пуговицу и пошла к раковине смыть слюни, рвоту и слизь. -Край один отломлен. Но достаточно острый, – я потрогала край пуговицы пальцем. -Он-то и вызвал кровотечение по задней стенке глотки.
–А-а… – Доктор не выказал ни радости, ни огорчения. Он повернулся к матери.
–Умойте ребёнка и пойдёмте, я его осмотрю.
Они ушли. Мальчишка то ли икал, то ли всхлипывал по дороге. Через некоторое время он опять заорал. Видно врач стал осматривать его.
Я вытерла вафельным полотенцем руки и тупо смотрела на себя в зеркало над раковиной, прислушиваясь к звукам.
Пришла фельдшерица. Недовольно посмотрела на меня, на раковину, на лужу на полу.
–Передайте им это, – я протянула пуговку фельдшерице. -Может, захотят сохранить.
–Ничего я не буду передавать. Стол ещё пачкать…
Перевозку «Скорая» мне прислать отказалась. Пришлось ехать назад на троллейбусе без билета. В запале я не взяла с собой ни сумку, ни деньги.
Насколько я знаю, в любом ЛОР-отделении есть специальный стенд, на котором на всеобщее обозрение выставлены предметы, которые извлекают врачи из ушей, горла, носа и даже пищевода своих пациентов. У нас такой тоже есть. Среди экспонатов рыбные, птичьи и мясные кости, зубные протезы, орехи, булавки, бусинки, пуговки, а иногда и пули, и осколки снарядов. Однажды я вытащила из глоточной миндалины рыболовный крючок.
Интересно, куда теперь денут наш стенд? Выбросят? Ту, самую первую, мной извлечённую оранжевую пуговку, я так и оставила в приёмном. Зря, наверное. А что бы я с ней делала? Бросила бы куда-нибудь в ящик? Даже странно сейчас об этом думать.
–Ложку Хечинашвили простерилизуйте, – сказала я Фаине Фёдоровне, уже под вечер, когда вернулась из стационара – потная, измученная, голодная. Больных в коридоре осталось немного. -И дайте марлю, туфли оттереть. Испортила их. Жалко.
–Достали?
–Сама проскочила.
–Что это было?
–Пуговица. Я расшевелила её во время осмотра, она и поползла. В приёмном чудом поймала.
–Где он взял-то эту пуговицу? – Фаина Фёдоровна уже наливала мне чаю.
–С кофты оторвал, наверное. – Я стала пить, будто в первый раз отелившаяся тёлка.
–Ой, эти шалопаи всегда всё в рот тащат. Бутерброд вот съешьте. – Она поднесла мне на тарелке два бутерброда. Краковская колбаса на хлебе аппетитно блестела свежим жирком.
