Самсонов отварил коту три большие картофелины. Тот дул на горячую картошку, смешно вытянув губы в трубочку, и был похож на склонившуюся над столом некую полуночную таинственность с разноцветными хитроватыми глазами. Слегка колыхалось пламя на фитиле керосиновой лампы. Тень, падавшая от Января, была причудливой и длинноухой. Она висела над ним на потолке, придавая обыкновенному коту некоторое величие и могущество. Этажом ниже, пошмыгивая носом, также продолжал тихонько плакать Рома. За окном поскрипывали сонные деревья, они пробуждались от порыва ночного ветерка и, лениво пошелестев листвой, замирали вновь. Когда старенький холодильник, громыхая, автоматически отключался, то Январь недовольно косился на него, как на одушевлённый предмет. Тень от Феоктиста тоже выглядела внушительно. Можно было подумать, что в клетке сидит не хилый старый и психованный попугай, а могучий горный орёл. Январь спросил:
– Ты хорошо дерёшься?
– Думаю, что нет. Не приходилось как-то…. А зачем это?
– Ну, что ты, Виктор, надо уметь драться. Кто его знает, может завтра придётся, – уплетая картошку, и шевеля усами, сказал кот. – Мои предки когда-то дикими были и для людей были иногда опасны. Теперешние домашние коты им в подмётки не сгодились бы. Что такое домашний кот? – пнут ногой ни за что, или это слово противное «брысь», терпеть не могу его. А вот мой предок не стерпел бы, как вцепился бы в затылок, как запустил бы свои когти под кожу, как вгрызся б в макушку обидчика своими острыми зубами, то считай ему и крышка. Между прочим, я тоже так могу. Продемонстрировать? Подставь голову, я покажу как это делается.
Самсонов испуганно посмотрел на Января, и на всякий случай, отодвинулся от него подальше.
– Шутка. Коты ведь тоже умеют шутить и даже тонко. —
Его глаза хитровато сощурились.
– Я бы не сказал, что шутка тонкая, но где-то, оригинальная, – неохотно согласился Виктор, оказавшись в неловком положении.
Кот аккуратно сгрёб очистки, и тяжело взобравшись на стол, выбросил их в открытую форточку. Потом, просунув в неё голову, сказал:
– Светать начинает, а воздух-то, Виктор, иди, понюхай, какой воздух. – Он шумно втянул носом утреннюю прохладу. – Пойдём на ступеньках посидим. Они вышли из комнаты.
– Как дышится, а? – спросил Январь.
– Хорошо дышится, слов нет, это же Крым всё-таки, море, – согласился Самсонов.
Сидели молча. Кот умывался, а Виктор о чём-то думал. А думать было о чём. Впрочем, это были воспоминания, похожие на мечты. – Снежана, красное вино, танцы. «Сердце, тебе не хочется покоя…», ее дыхание, нежные руки…. И как далёкое воспоминание пронеслось: Клава с постоянными авоськами, директор Леопольд Леонардович с подкрашенными волосами, потрёпанные почётные грамоты, какое-то чужое творчество, бумага для печатания, которую давала ему тайком машинистка из отдела кадров, грохот мусоропровода в полночь, шум воды от сливного бочка, свист испорченного водопроводного крана, и многое – многое другое, что показалось ему чуждым и далёким. Вот что осталось в его памяти от того мира, пустого и далекого. Но в этом нет его вины, он питался и питается горькими плодами, добываемыми той, второй половиной. А на вкус и цвет как говориться…. Да-да их нет, и тем более, можно ли в чём-то винить его, блуждающего сейчас по дорогам снов? Его не поймаешь, не увидишь, а может быть, его просто нет?
Самсонов и Январь ещё раз обговорили план похищения «золотого» Васи.
