Сеанс начинается.
И теперь они едут, ты знаешь, по полям и лугам, и грунтовая колея слегка пылит под тележными колесами. На далеком горизонте, за дремучими лесами собирается долгожданная гроза. Что ты чувствуешь? Ты ведь тоже лежишь в этой телеге на копне сена и тебе хорошо. Ты этого не осознаешь, но возможно, это счастье. Ты и не смог бы его узнать, оно всегда приходит как данность. Воздух словно искрит в потоках изменчивого света, рассыпается лучами в листве проплывающих мимо рощ.
Запах зеленого, вкус красного.
Я, думаешь ты, он или кто-то. Я живой.
Я впитываю эти мгновения, впитываю бессознательно, даже не задумываясь, а в голове ежесекундно собираются, выстраиваются и закрепляются цепочки новых связей. Наверно, все это только химия. Вкус красного, запах зеленого. Но так пьют студеную колодезную воду в жаркий летний день. Так сидят у реки на утренней зорьке. Так смотрят в подернутую таинственной дымкой даль.
Так дышат. Так чувствуют.
Это здесь, где-то в тебе, и достаточно необъяснимого намека, маленькой искорки, чтобы всколыхнуть все дремавшие океаны.
И чья-то улыбка. Наверняка чья-то улыбка.
Цвет плывущих по небу облаков, капли дождя, повисшие над мокрым крыльцом, далекие голоса, смех, пламя костра.
Или это дорога в снегах, замерзший пруд, колючие звезды, морозные узоры на стекле.
Что коснулось тебя? Что-то белое? Что-то оранжевое? Сладкое? Терпкое?
А есть еще другое. Когда ее тело бьется и тает в твоих руках. И ты, ненасытный, жаждущий, покрываешь поцелуями каждую частицу ее совершенства, слушаешь дыхание пока вы движетесь – влажно, медленно и быстро.
– Веня, – шепчет она. – Мы всегда будем вместе.
– Вера…
А ведь этого не было, думает он. Обман, обман. Могло ли быть? Вероятно. Разве он не думал об этом по меньшей мере миллион раз? Но было ли? Определенно, нет. Возможно ли, что это еще случится? Нет. Никогда.
Почему?
Человек всегда стремится к чему-то призрачному, но всегда в итоге ему становится неуютно. Вениамин больше не может погрузиться в ощущение тонкого счастья – как водится, оно только коснулось невидимым крылом.
Неправда, иллюзия.
И он выпал.
Нет запаха красного, вкуса зеленого.
Сеанс окончен. Вениамин не может вспомнить как покинул зал, но теперь он сидит на ступенях кинотеатра под ночным небом. Сидит прямо в своем лучшем костюме. Странно, последний раз он надевал его на выпускной, а костюм до сих пор впору. Впрочем, что не странно? Ни одну из неясных мыслей, сумеречным роем кружащихся в голове Вениамин не может поймать, облечь в подобие плоти. Просто сидит. Непонятная тоска давит со всех сторон.
Наконец он встает, поеживается, засовывает руки в карманы.
Достает неиспользованный билет.
Смотрит на него.
Мысли возвращаются. Боже, я уже посмотрел фильм, думает он. Я уже пережил это.
Но получил ли он все, чего хотел? И возможно ли это получить?
Что-то подсказывает: «нет» на оба вопроса, но…
Судя по часам над прозрачными дверями позади него, очередной сеанс еще не начался, но вот-вот начнется. Безликие люди проходят мимо, исчезают в здании. Вениамин мнет билет в кулаке как ненужную бумажку. Потом расправляет.
Нет, не надо, думает он.
Но он так и не погрузился в этот упоительный призрак, не растворился в нем. А воспоминание все еще с ним.
– Не надо, – шепчет он.
Он снова в зале. Опять никто не проверял билеты на входе. Вениамин занимает прежнее угловое место на последнем ряду – плевать, что там написано в билете. Зал величественен, скрывает свои границы и линии в полумраке. Вениамин не опускает голову, не прячет глаза, оглядывает пространство, хотя, видит бог, напуган он едва ли не более, чем в прошлый раз. Кажется, зрителей сейчас больше – они приходят, молча рассаживаются, никто ни с кем не разговаривает, все застывают на своих местах, ожидая начала сеанса. Это уже почти не удивляет Вениамина. Не удивляется он и когда видит девушку в простом строгом платье, поднимающуюся к нему, идущую по его ряду, садящуюся через одно кресло от него. Ее голова снова опущена, поза напряжена, и Вениамин вновь не может разглядеть ее лицо, хоть и пытается, повернувшись к ней почти всем телом. Раздумывает, не заговорить ли с ней, но его сердце колотится, и он не находит в себе мужества, не уверен, что вообще сможет произнести какие-либо слова.
