Фарфоровый бес - страница 22

Салтыков знал, чем припугнуть императрицу. Он хорошо помнил ее растерянность, когда лучшие полководцы с большим войском, побеждавшим турок, не могли совладать с распоясавшейся крестьянской бузой, захватившей Урал и Сибирь. Помнил, как плакала она, уткнувшись в плечо тогдашнему своему любимцу Григорию Орлову, и причитала: «Ох, покарает меня боженька за грехи мои, ох, покарает!» Знал Салтыков, что не извелась пугачевская заноза в царицыном сердце, боится она бузы новой. Вот на том и играл, на слабой струнке. А Платоша попугаем повторял его рассуждения. Волей-неволей императрица прислушивалась к любовнику, и он постепенно стал ощущать, что оказывает на нее влияние.

Конечно, Платоша прекрасно знал, что многие соратники светлейшего презирают его, называют за глаза «куртизаном». Насмехаются над его «прожектами», которыми он норовил превзойти своего соперника. Хотя сами… Что они могли без Потемкина! Их самих он вытащил из безвестности и возвысил. Чем они лучше Платоши? Насмешки порой доводили Зубова до дрожи, но до поры до времени он не показывал вида.

Чего только ему не приходилось придумывать, чтобы привлечь к себе внимание не только смазливым лицом, но чтоб и ум показать, оригинальность. Он и не спорил никогда, что его грызла зависть, не давала покоя сердечку. Он старался во всем потакать монархине. Он таскал за ней рескрипты на подпись, как верный домашний пес носит в зубах хозяйский сапог. Он рисовал ей политические перспективы, предлагая включить в состав империи Берлин и Вену. Старый граф Безбородко покатывался со смеху от его прожектов, но он терпел. Этот трухлявый пень, курчавый как пудель, не понимал, что он и на мгновение не верит в успех своих предложений, для него главное, чтобы государыня слушала его, смотрела на него, любовалась его красотой. Уверяя царицу в своей любви, он не гнушался на потеху ей целоваться с ее шутихой, отвратительной беззубой обезьяной в юбке.

В конце концов он добился своего. «Светлейший», великолепный князь Тавриды, пребывал еще в зените своего величия, но основание его власти уже подтачивал червь предательства. Царица начала забывать прежнего фаворита, который долгие годы был ей не только возлюбленным, но и верным соратником. Он, Платоша Зубов, своими клятвами заставил Екатерину поверить в искренность своих чувств. Теперь он стал для нее не просто забавой, игрушкой, хорошеньким мальчиком с томными, карими глазами. Теперь ему дозволялось многое, почти то же, что и светлейшему. Он тешил себя мыслью, что во всем сможет заменить его, и старался подражать – возлежал в истоме на диване, поигрывая на флейте, принимал посетителей за туалетом в исподнем, часами просиживал перед зеркалом, любуясь собой.

Он знал, что вся придворная шваль, чутко схватывающая дворцовые перемены, уже давно смекнула, кто теперь завладел сердцем императрицы. Толпа приближенных Ея величества, ожидавших приема в его туалетной комнате с раннего утра, становилась гуще с каждым днем. Ему все больше преподносили подарков. Все чаще счастливчик, перехвативший в зеркале надменный взгляд фаворита, вспыхивал от восторга и принимал льстивые поздравления окружающих. Весь день он рассказывал об этом, как о большой удаче, и считался избранным.

Вскоре в толпе поклонников нового любимчика царицы стали появляться и лица бывших друзей светлейшего. Так прибежал на поклон одописец Гаврила Державин, дом которого на Фонтанке примыкал к огромной усадьбе, подаренной Екатериной Зубовым. Сосед же – как не познакомиться накоротке? А уж дорожку в Таврический дворец Гаврила Романович мигом забыл и даже оду на взятие Очакова светлейшим сжег.