– Что ж они не выкупятся у дюка на волю, раз такие богатые? – спросил я.
– А зачем им это надо, ваше высочество? Та́к они платят господину только талью, оброк и аренду, причем не деньгами, а поставкой определенного количества бочек сидра в винные подвалы короны. Выкупившись же на волю, они будут и за аренду платить вдвое больше, и немалые налоги купеческие. И дюку. И городу. Причем звонкой монетой, а не товаром. К тому же, пока они пребывают в крепости, то никому, кроме дюка, неподсудны. Как арендаторы земель дюка, пока они поставляют в казну все что положено и не имеют недоимок, то нет над ними и никаких управляющих от короны. Всем удобно, кроме города, потому как их продукция продается от имени дюка и, соответственно, налогом городским не облагается. Они даже кредиты у меня берут.
– Под залог чего? – удивился я.
– Орудий производства. Что еще с них взять? – усмехнулся банкир.
Дорога от садов вильнула к берегу, петляя среди громадных гранитных валунов, оставшихся скорее всего от ледникового периода, хотя почва под копытами пошла каменистая с того же коричневатого гранита.
По одному ему известным приметам Вельзер свернул с дороги в сторону берега, в распадок, вскоре показалось море, а широкая тропа – телега проедет – вывела на небольшой каменистый пляж. В речном эстуарии в полукилометре от берега стояла на якоре большая галера, а у пляжа качался на малой волне привязанный за камень тузик.
На уединенном берегу среди гранитных глыб был разбит бивуак с угольным очагом, на котором два стройных сарацина жарили на палочках что-то похожее на люля-кебаб.
Третий сарацин прислуживал седому старику, восседавшему на парчовых подушках, небрежно кинутых на каменную щебенку.
Все трое сарацин красовались богатым лямеллярным доспехом из позолоченных чешуек с рукавами до локтя. На предплечьях – кованые наручи. На узких поясах болталось по кривой сабле в потертых ножнах, кинжалу и невысокому шишаку со стрелкой и кольчатой бармицей. Широкие суконные шаровары и сафьяновые сапоги зеленого цвета довершали их облик. Головы они брили и носили на них шапочки-«менингитки». Усы и бороды имели короткие. Носы прямые. Глаза большие и круглые.
Сам старик выглядел еще колоритней. Седой, но с короткой, небрежно остриженной бородой. На голове чуть выше кустистых бровей намотана розовая, видно когда-то бывшая красной, тряпка, больше похожая на косынку-переросток, чем на тюрбан. Или на основу для намотки нормального тюрбана. Потертый парчовый халат накинут на голое тело, показывая загорелый торс когда-то очень сильного человека, но по старости уже с обвисшими мышцами.
Пояс на нем был красной кожи с золотыми вышивками сур из Корана. И за этим поясом у него заткнут целый арсенал. Ятаган, кинжал и два пистолета с ударными замками. Все оружие пышно украшено золотом, серебром, слоновой костью и бирюзой.
Довершали его облик широкие шелковые шаровары, бывшие когда-то зелеными, и новехонькие тапочки красного сафьяна с вышивкой золотом. С загнутыми носками. Старик Хоттабыч – версия «милитари», ёпрть. Бородку всю раздергал, колдануть не может, вот и вооружился как туарег.
Перед стариком стоял искусно инкрустированный деревом ценных пород и перламутром столик на гнутых низких ножках в виде львиных лап, заставленный бронзовой чеканной посудой. Изюм, инжир, фисташки, нуга, мелкие кусочки рахат-лукума и засахаренных фруктов. Зелень и пиалы для напитков. Вся посуда надраена до золотого блеска. Флот, однако.
