Пока попы распевали, крестили и кадили, валлийцы украдкой кинули по мелкой монетке в заранее раскопанную могилу. Окупили последнее пристанище рыцаря у подземных богов.
Траурно зазвучал колокол, и гроб с казаком опустили в разверзнутый зев земли. Потом этот зев неторопливо засыпали, сформировав длинный холмик, в который воткнули простой крест, вытесанный из кипариса. Зарыли Гриню в шар земной на чужой сторонке. «Sic transit gloria mundi»[5] – очень справедливое выражение нам досталось от римлян, коих самих уже целое тысячелетие как нет. А уж как гремели…
«Requiem aeternam dona eis Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace?» – отзвучали последние звуки поминальной латинской молитвы, доставшейся нам от тех же римлян, и народ стал расходиться с кладбища.
Кастильцы проводить казака в последний путь не пришли. Каждый сам хоронит своих покойников. Где они хоронили своего секретаря, мне было неведомо. Но горожан было много. Похороны – развлечение в размеренной жизни, в которой не так уж много происходит значимых событий. А уж заморского принца так вообще не каждый день хоронят в их родном городе.
Около меня никого не осталось. Ближние проявили такт, а дальние просто не посмели лезть монарху под руку в такую минуту. Я стоял и тупо смотрел на свежий могильный холмик, как будто искал на нем какие-то тайные знаки, которые должны были мне указать дальнейшие пути. И не видел их. Разве что смерть казака Мамая была некой символической жертвой, которую высшие силы принесли для того, чтобы я больше думал о том народе, которым должен править, отвратившись от того, среди которого вырос.
– Не беспокойтесь, ваше величество, – проскрипел монсеньор Васко, поравнявшись со мной, теребя руками янтарные четки. – Деревянный крест тут временно, пока могилка не утрамбовалась. Я вам обещаю, что на могилу вашего верного мы обязательно положим камень с соответствующей хвалебной надписью.
Он помолчал немного и добавил с некоторой обидой в голосе:
– Не думал я, даже представить себе не мог, что вы у меня Жозефа заберете.
– Монсеньор, кандидатуру отца Жозефа мне предложил епископ. Сам. Я лишь попросил у него капеллана с военным опытом, – попытался я оправдаться.
– Жаль мне с ним расставаться, сир. Он мне как сын, которого у меня никогда не было. Что теперь будет скрашивать мою старость?
– Сознание выполненного долга, монсеньор. Я приложу все усилия, чтобы инквизиционный трибунал в моей стране был в руках вашего ордена.
– Это меня радует, сир. А какова будет действительная цена этого вопроса для нашего ордена? – Все же дело у отца Васко стояло на первом месте.
– Инквизиция будет получать от короны достойное содержание, но конфискованное имущество еретиков поступит в казну. Так, по крайней мере, инквизиторы не будут хватать только богатых, обвиняя их в ереси. Не стоит никого искушать без нужды. Человек слаб. Даже если он стяжает не для себя лично, но для своей организации, которая по определению – нищенствующий орден.
– Возможно, вы и правы, ваше величество. Впрочем, надеюсь, сравнение деятельности нашего трибунала с кастильским все расставит по местам. Подойдите ближе, сир, я вам дам свое благословение на дорогу. Оно вам не помешает, – улыбнулся он мне по-доброму. – Бог вам в помощь.
Нелишне будет. Нужна мне божья помощь, потому как до сих пор стучат в моей голове молотки, забивающие гвозди в крышку Мамаевого гроба.
