Гитлер возглавлял государство, солдаты приносили присягу фюреру. Для людей, подобных Манштейну, военная присяга – это важнейшая основа их кодекса чести. Гитлер приобрел со стороны армии ту долю мистического почитания, которая является наследственной привилегией государей. И совершенно непостижимым образом армия отделяла фюрера от партии, которую не любили, от жадности и хвастовства Геринга и от высокомерия провинциальных фюреров. Гитлер почти ничего не делал, чтобы препятствовать антагонизму между армией и партией, поскольку на таком разделении он и основывал свое правление. Вместо этого он искал способы усилить свою личную власть над армией.
Вначале Манштейн наблюдал явную и, более того, все возрастающую парадоксальность поклонения Гитлеру и осуждения нацистов. Сперва неприятие носило чисто внешний характер. Ему не нравились манеры партийцев – ни их внешний вид, ни персональное поведение членов партии. Особенно Манштейна оскорбляла вопиющая жадность Геринга, поскольку Геринг был пруссаком[9] с претензиями на благородное происхождение и огромным самомнением. Его шокировали манеры местных партийных функционеров, но на этой стадии он успокаивал себя мыслью, что так исторически сложилось, что революция всегда выплескивает на поверхность как отбросы общества, так и идеалистов, и надеялся, что время избавит страну и нацию от подонков.
С течением времени его внутренние разногласия только усугубились. Для тех из нас, кто верит в Иисуса как Христа Спасителя, может показаться странным сочетание военного гения с глубоким религиозным чувством, но это не такая уж редкость. Из нашей британской истории достаточно вспомнить Оливера Кромвеля (английский государственный деятель и полководец, руководитель Английской революции XVII в. – Пер.), Дугласа Хейга (британский военный деятель. – Пер.), Эдмунда Алленби (английский фельдмаршал. – Пер.) и Бернарда Лоу Монтгомери (британский фельдмаршал (1944), крупный военачальник Второй мировой войны. – Пер.). Фон Манштейн – протестант-лютеранин, и он разделял искреннюю веру в подлинное существование Бога. Я никогда не забуду одно высказывание Манштейна, когда мы говорили о войне:
«Самым страшным временем для меня был Крым. В течение нескольких месяцев я знал, что единственное, чего не хватало русским, чтобы уничтожить меня и мою армию, – так это достаточной компетентности в военном деле. Я знал, что стало с теми, кто попал к ним в руки. Я сам видел умерщвленных раненых.[10]
Вам может показаться странным, поскольку вы считаете, что мы выполняли дьявольскую работу, и, возможно, в этом правы, но тем не менее это правда, что я тогда испытывал некое непостижимое чувство того, что нахожусь в руках Господа, и без этого чувства я никогда не смог бы сохранить выдержку. Если бы я знал о бесчинствах СД,[11] то не смог бы продолжать действовать, поскольку потерял бы поддержку Господа».
Мы долго беседовали, и Манштейн, казалось, погрузился в воспоминания, разговаривая больше с самим собой, но слова его произвели на меня столь сильное впечатление, что почти дословно отпечатались в моей памяти. Я не пытаюсь показать, что понимаю это отношение, но я полностью уверен в его искренности.
Манштейна серьезно беспокоила религиозная политика нацистов, но она проявлялась лишь постепенно. Для начала появилось клоунское неоязычество Геринга и Розенберга, которое никто не воспринимал слишком серьезно, однако вмешательства в дела церкви не имели места. Религиозные гонения нарастали постепенно, и всегда под личиной политических, как противоположных религиозным репрессиям. Например, только с 1942 г. католикам вроде гаулейтера Вагнера было приказано выбирать между партией и их верой, при этом священники основных конфессий оставались в немецких воинских частях до самого конца.
