* * *
Свеча зачадила, грозя скоро потухнуть, и Паолина потянулась за новой. Угнездила ее в медной чашечке подсвечника, но отчетливо ощутила, что читать больше не получится. Картинки плыли перед уставшими глазами, а слова не ложились в общую строку.
Закрыв фолиант, девушка прижала пальцы к векам: недавно пробило два часа ночи. Еще можно успеть немного поспать. Однако спать совершенно не хотелось. Сегодняшняя стычка с сестрой Юлианой будоражила, как перцовая настойка, смешивая в одном котле запоздалый ужас от собственной беспримерной наглости и пьянящее победоносное чувство.
Что бы ни говорила сестра Фелиция о непокорстве своей подопечной, Паолина никогда не умела всерьез постоять за себя. Ее робкие попытки бунтовать против родительских наставлений неизменно разбивались лишь о вид выжидательно сдвинутых материнских бровей. Потуги отстаивать свои желания в играх с подругами гасли, стоило ей подумать, что завтра в ее окно уже не постучит веселая девчоночья ватага. В богадельне, потерянная и отчаявшаяся, она чаще пыталась дерзить, но сестры относились к ее протестам, как к тявканью щенка, которого достаточно просто взять за шиворот.
Сегодня, униженная пренебрежением сестры Юлианы, она бросилась в эту немыслимую перепалку больше от бессилия. Паолина не сомневалась, что будет просто очередной раз наказана… и сейчас ошеломленно понимала, что одержала верх. Да, она накликала на себя лишь еще большие трудности, но одно воспоминание о бледном лице монахини, ее суженных глазах и резких «хватит!», «хорошо!», «пошла вон!» не оставляло сомнений: поле битвы все равно осталось за ней.
От этого становилось жутко, но не как после того, первого взрыва у постели умирающего Пьетро. Сейчас страх походил на сладкое замирание сердца человека, который впервые выглядывает из окна высокой башни. Откуда взялись сегодня эти нахальные слова? Почему слезы даже не попытались глупо и позорно выступить на глазах?
Паолина задумчиво обломила с подсвечника неопрятный каскад нагара. Она знала, откуда все это. Это снова Пеппо, ее верный Лукавый. Не признающий чужого превосходства, не боящийся обдирать с кровоточащей сути шелуху иносказаний и никогда не идущий на попятный. Сколько раз в жизни они встречались? Пять? Шесть? И каждый раз она отгораживалась от него, подспудно опасаясь подпустить ближе, будто любопытного, но опасного зверя. Когда же он успел так неожиданно глубоко посеять в ней зерна своего колдовского влияния?
Неожиданно ей мучительно захотелось снова увидеть Пеппо. Рассказать ему о своей сегодняшней победе и увидеть кривоватую ухмылку и искры озорства на дне неподвижных глаз.
Паолина встала и погасила свечу. Хватит раздумий, нужно постараться заснуть. И на исходе третьего дня она перечислит сестре Юлиане все кости этой злосчастной руки, хоть бы ей пришлось надписать каждую прямо на собственной коже.
* * *
Сестра Юлиана сдержала обещание. Теперь каждый день одна из сестер брала Паолину с собой в кельи пациентов, и девушка подозревала, что ее сознательно отправляют к самым тягостным для глаз. Нет, ее уже не повергали в ужас, как прежде, зрелища гноящихся язв, омерзительных струпьев, уродливых признаков галльской болезни и других немочей. Но прежде все это было для Паолины лишь страшными декорациями ее повседневной жизни. Теперь сестры подробно поясняли послушнице происхождение этих хворей, порой произнося такие слова и описывая такие вещи, что девушка заливалась багровым румянцем и стискивала зубы, подавляя подкатывающую к горлу тошноту. Довольно скоро она поняла, что подразумевала сестра Юлиана под «людским скотством»…
