– Климент, Домицилла, – сказала она, – вот тот молодой человек, которому я обязана жизнью.
Это были, действительно, Фелинис и Кермор.
– Ты, разумеется, хочешь поблагодарить его за самоотвержение, которое он выказал, спасая тебя? – спросила жена Климента, которую, как и племянницу, звали Флавией Домициллой.
– Да, конечно. Сам Бог навел его на наш путь, лично я уже потеряла надежду найти его.
– Твое чувство мы вполне одобряем и со своей стороны готовы засвидетельствовать твоему избавителю искреннюю благодарность.
Улыбка признательности мелькнула на губах Флавии…
– Однако, – добавила Домицилла, – я не могу себе представить, чтобы этот хрупкий на вид молодой человек мог победить, как ты рассказывала, ужасного быка.
– Но это так; вот доказательство: я жива еще, – отвечала Флавия.
– И слабого из своих созданий Бог наделяет великой силой, – заметил Флавий Климент. – Я позову его, потому что я тоже, как вы, хочу его видеть.
Произнеся эти слова, знатный римлянин, племянник Веспасиана и двоюродный брат Домициана, в то время правителя империи, обратился к идущему около носилок слуге и сказал ему:
– Иди и приведи этих двух чужеземцев, которых ты видишь у опушки леса.
Слуга повиновался.
Между тем, Кермор и Фелинис, заметив носилки, на которых были Климент и его спутницы, удивились не менее, чем эти римляне. Увидев Флавию, молодой человек прошептал:
– Вот женщина, которую я спас.
– Это невозможно, – отвечал старик. – Та, которую ты спас, была простая римлянка, тогда как эта, несомненно, патрицианка.
– Клянусь жизнью, это она; я тотчас узнал ее, – отвечал Фелинис, с удивлением глядя на племянницу Климента и на Домициллу.
Видя сомнения старика, он добавил:
– Погляди на шрам, с трудом заживший на ее правом виске. Это тот самый, который ей нанес бык своим рогом.
– Странно! – сказал Кермор: – значит, спасенная тобою женщина патрицианка. В таком случае, лучше было бы оставить ее на растерзание диким животным.
– Почему?
– Потому что, – отвечал старик с горечью, – даже в лесу нет животных, более кровожадных, чем благородное сословие Рима. Твоя семья и я сам хорошо испытали это. Но мне кажется, что носилки идут по направлению к нам.
– Слуга, действительно, направляется в нашу сторон у.
– Не будем ждать его; мы кончили все наши дела в Альбе; теперь вернемся в город и остережемся от всяких сношений с этими вероломными патрициями, от которых происходят все наши несчастия.
И Кермор отправился в путь. Фелинис последовал за ним с некоторою медленностью и как бы с сожалением.
Но слуга быстро бежал за ними.
– Гей! – закричал он им, – остановитесь, мне нужно вам сказать…
Но на его призыв не последовало никакого ответа. Слуга побежал и скоро догнал двух чужеземцев.
– Моя благородная госпожа, – сказал он старику, – надеется, что вы подойдете к ее носилкам, дабы она могла, наконец, поблагодарить вашего раба за самоотверженную услугу, которую он оказал ей.
– У нас нет времени, – отвечал Кермор.
– Вы, как я вижу, – отвечал слуга, – не знаете, какое значение имеют особы, пославшие меня.
– Разве я не свободен, как они, действовать по моему желанию? – спросил вспыльчиво старик.
– Это правда, но, тем не менее, я думаю, вы не раскаетесь, исполнив их желание.
Кермор хотел еще энергичнее отказаться, когда Фелинис шепнул ему на ухо:
– Благоразумие говорит мне, что нужно принять это предложение. Упрямо отказываться, это значит обратить на нас внимание, а быть может, и подозрение.
