Мама отдала Леночку в художественную школу, но сестра вскоре бросила её. Я прекрасно понимала Лену: за три месяца ей разрешили нарисовать лишь несколько кубиков, шар и синий кувшин. Преподаватели не оценили размаха её творческой натуры.
Хотя Леночкина учительница из художки приходила к нам домой и просила маму, повторяя такие слова, как «Уговорите! Способности! У нее прекрасно получается!», моя сестра упёрлась рогом и бросила художественную школу.
Checkpoint. У нас есть общее: мы обе упрямы.
Кроме живописи, сестра любила убираться в квартире. Как только мама уходила на работу, а Леночка приходила из школы, мы с ней начинали «наводить порядки». Меня она тоже приучала к общественно полезному труду. Я вытирала пыль, сама она намывала полы, а потом мы торжественно шли на кухню готовить ужин к приходу мамы. На кухне я была незаменимым помощником, потому что помнила наизусть все рецепты, все последовательности приготовления блюд и всегда знала ответ на самый важный вопрос всех времён и народов: «солила – не солила».
Я самостоятельно не готовила еду. Мне никогда не разрешали пользоваться ножом, ножницами и другими колюще-режущими предметами. Мама и сестра дико боялись, что я поранюсь из-за моего ДЦП. Я обижалась, но не протестовала. В детстве мне была недоступна эта форма гражданской активности.
Когда мне исполнилось лет двенадцать, я жадно ждала, когда все уйдут из дома, и начинала хулиганить на кухне. Например, я научилась включать газовую конфорку. Для этого сначала зажигала спичку и клала её на конфорку около сопла, а потом пускала газ. Когда он загорался, то ножом убирала горящую спичку, чтобы на конфорке не оставалось следа. Потом я осторожно двигала спичку ножом к краю плиты, где могла её извлечь и выбросить в ведро. Конечно, сначала я научилась зажигать сами спички, которые брала у курящего отца, а у него спичек было видимо-невидимо.
Такой способ пользоваться газовой плитой казался мне максимально безопасным. Но когда я показала его маме – у неё была истерика. Она сказала, что я спалю себя, квартиру, дом, всю планету, и категорически запретила мне подходить к плите.
Мама уходила на работу – я продолжала в своём духе.
Потом я научилась жарить яичницу. Это тоже оказалось довольно весело, поскольку рабочая рука у нас с Богом получилась только одна. Я намастрачилась потихоньку стучать сырым яйцом о ребро сковороды, чтобы оно слегка треснуло, а потом уже выдавливала его на дно. Было некрасиво (поскольку желток раздавливался и терял свою божественную круглую форму), но вкусно. Я собой безумно гордилась.
Следующим этапом стала «дрессировка» картофеля, так как он был основным продуктом нашего семейного рациона. Оказалось, что его необходимо чистить. Ножом. Блюда из нечищеного картофеля, например картофель в мундире, я не признавала кошерными.
Картофель можно почистить двумя способами. Первый – отварить в кожуре и почистить рукой, тогда нож не нужен. Но это было как-то не комильфо. Поэтому я решила научиться чистить сырой картофель. «Человеческим способом» я этого сделать не могла из-за левой руки: скользкая картофелина падала в раковину, и я часто резала себе пальцы. Но однажды меня осенило: я взяла тёрку и стала на ней сдирать кожуру картофеля.
Так у меня получилась чистая картофелина, правда, с неровной поверхностью. Вот такой экстравагантный способ почистить картофель я изобрела. Мои способы готовки были инвестициями в будущее. Ведь я жила с сестрой и мамой – моими «кормящими матерями». Словом, мои кулинарные усилия тогда, когда они во мне зарождались, не были востребованы. Кстати, почистить морковь оказалось гораздо легче из-за её продолговатой формы.
