– Это святотатство! – не унимался капеллан и вновь спорил с еретиками.
Офицер посмеивался, подбрасывал сомнения в молодую душу, с удовольствием следил за полетом мысли богослова. Когда Антоний успокаивался, они читали вслух полученную из Севильи книгу дальнего родственника Магеллана, состоявшего на службе у испанского короля. Она называлась «Книга Дуарте Барбосы», рассказывала об увлекательных приключениях в южных морях.
Дождь шелестел на улице, ветер бросал в стекло гроздья крупных мутных капель. Запертое в топке каминной решеткой, оранжевое пламя рвалось в комнату. На столе играли гранями стаканы. С жареной курицы на латунный поднос стекал жир. После ужина гость вынимал из кармана любимую книжку, – «Песнь песней» царя Соломона, влажными от счастья глазами читал кощунственные в своей прелести строки:
«Голова его – чистое золото; черные волнистые кудри – как ворон.
Глаза – как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве.
Щеки – ароматный цветник, гряды благовонных растений;
Губы – источающие текущую мирру лилии;
Руки – усаженные топазами золотые кругляки;
Живот – обложенное сапфирами изваяние из слоновой кости;
Голени – мраморные столбы на золотых подножиях…»
(Песн. П. 5, 11–15).
– Это все о Нем, о Господе нашем Иисусе Христе, – восхищался юноша. – Послушайте, как прекрасны поэмы! Книга посвящена матери Церкви и Господу. Нет на свете более возвышенной любви, трепетной, нежной, девственной:
«Как ты, возлюбленная, прекрасна и привлекательна
твоею миловидностью!
Твой стан похож на пальму, груди – на виноградные кисти.
Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился за ветви;
Твои груди были бы вместо кистей винограда, а запах от ноздрей,
как от яблок»
(Песн. П. 7, 7–9).
– За что ухватился? – подзуживал Фернандо.
– За пальму, – пояснял смутившийся Антоний, – за Церковь христианскую.
– А «груди – виноградные кисти» чьи? Церкви или Девы Марии? Священник становился пунцовым, отворачивался в сторону, читал строки, попавшиеся под руку:
«Вот зима уже прошла;
Дождь миновал;
Цветы показались на земле,
Время пения пришло,
Голос горлицы слышен в нашей стране;
Смоковницы распустили почки,
Виноградные лозы издают благовоние.
Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!»
(Песн. П. 2, 11–13).
– Странная любовь к Деве Марии, – удивился Фернандо. – Сейчас бы Соломона за такие слова сожгли на костре.
– Это надо понять, – объяснил Антоний. – Земной разум затемняет, искажает сущность небесной любви. Наша испорченная натура и природная страсть извращают песнопения. Необходимо возвыситься над плотью, обрести истинное блаженство в любви к Господу и Деве Марии. Разве вы не чувствуете потребности любить полным сердцем, жертвовать всем на свете, не ожидая вознаграждения? Любовь это… – не находя слов от переполнявшего душу восторга, он замер посреди комнаты с воздетыми ручками. – Это…
– Спроси у Гомеса, он мигом растолкует, – посоветовал Фернандо.
– Ваш приятель – богохульник и развратник! – возмущенно возразил священник. – На прошлой неделе притащил в храм чернокожую рабыню и потребовал окрестить. Ему грешно спать с ней, а так Бог простит за благое дело.
Капитан засмеялся.
* * *
Скандалист и любимец портового Лиссабона, Эстебан Гомес, не пошел ловить кошек на улицах столицы, не отправился на баркасе в белоснежную Московию, а шлялся по трактирам, пропивал заработанные деньги. Магеллан сопровождал друга в ночных походах, сохранял трезвость и умеренность, пресекал своим спокойствием готовую вспыхнуть поножовщину Фернандо познакомился со многими моряками, согласными пойти на край света, лишь бы хорошо платили.
