– Святуша! – повторила мать; подбежав к нему, она опустилась на колени. – Вам надо ещё поговорить… Он хочет как лучше, Святуш…
– ЛУЧШЕ ДЛЯ КОГО? – рявкнул он, сверкнув влажными глазами.
Мать неровно отшатнулась. Её губы задрожали, а пальцы потянулись к его ссадине.
Ира, брось. Ты никогда не умела делать что-то вовремя.
Оттолкнув её руку, он встал и с сухой бравадой подхватил с тумбочки ключи от машины. Вид гладкого пластика заплакал в груди острой горечью.
Эта машина давно стала его другом.
– ОСТАВЬ ЕГО В ПОКОЕ, ПУСТЬ ИДЁТ! – прорычал из комнаты Роман.
Прижав ладонь к глазу, Свят выскочил за дверь и понёсся вниз по ступенькам; сердце дрожало под кадыком.
– Пора переставать надеяться на него, – прошептал Адвокат, прижимая к себе притихшего Малыша. – Пора переставать надеяться, что он увидит в тебе не куклу.
Кем нужно быть, чтобы на тебя переставали надеяться твои дети?
Лестница закончилась быстрее, чем он хотел; тело выскочило под ливень, и по лицу монотонным строем потекли холодные капли.
Ветер был таким острым, что хотелось прикрыться щитом.
Вжав голову в плечи, Свят добежал до машины, юркнул внутрь, воткнул ключ в замок зажигания и вывернул на полную мощность верхний обогрев.
Лицо и тело дико замёрзли – будто он час стоял под ураганом.
Каждое движение в салоне было отработано до автоматизма; не верилось.
Не верилось, что скоро он будет купать талоны в компостерах.
Утроба Ауди пахла сырой мятой, чернилами принтера и грязью апреля.
Не сдержавшись, он саданул по рулю, вложив в удар всю злобную нежность, что чувствовал в адрес машины; часы на запястье глухо звякнули.
Швырнуть бы ему в рожу эти тикающие инициалы на серебре!
Но что бы это изменило? Обойдётся.
Он и так норовил забрать всё, что мне нравится; и так.
Теперь он был в безопасности – и сердце медленно восстанавливало ритм.
Ладно. Чёрт с ней, с машиной. Она не твоя. Легко досталась – легко исчезла.
Чёрт с ней, с машиной. Чёрт с ними, с лишними деньгами. Чёрт с…
Вздрогнув от внезапного осознания, Свят сглотнул и застыл. Глаза в зеркале заднего вида были похожи на куски жжёной резины; ссадина щедро кровоточила.
Минус машина. Минус финансовая свобода. Минус… Он превращался в…
– Ты превращаешься в «него», – трагическим шёпотом подтвердил Прокурор. – Да.
Отныне ты ничем не лучше Петренко.
Сердце охнуло и грубо затрепетало; теперь оно билось так, словно мечтало треснуть.
Рывком сняв машину с ручника, он выехал с парковочного места и стрелой покинул двор. Перепачканные кровью пальцы липли к рулю; глаза в зеркале теперь походили на выпученные обломки пустых гильз.
Не хотелось думать, что он был хорош только этими преимуществами.
Не хотелось в молебном полуприседе просить её отменить «день наедине с собой».
Но узнать это было нужно. Как можно раньше. Сегодня; сейчас!
Прямо сейчас!
* * *
Взглянув на рисунок, Вера задумчиво провела пальцем по контуру облака над фасадом костёла. Пожалуй, это облако стоило сделать более рыхлым.
Рыхлым и мокрым. Как будто на Площадь вот-вот хлынет дождь.
Подняв глаза к окну, она невольно залюбовалась каплями, что съезжали по стеклу.
Это было почти танцем. Предсмертным танго воды, бессильной перед гравитацией.
– Рисуй, не трать время, – настойчиво проговорила Верность Ему, обложившись секундомерами. – Раз уж ты отвоевала этот день, нужно набраться сил побыстрее.
Верность Себе спешить отказывалась: она вальяжно сидела в кресле, пила яблочный сок и рисовала костёл, подложив под лист толстый оксфордский словарь. Каждый её жест говорил: «Я буду в уединении столько, сколько потребуется».
