— Ты не котенок, ты лиса. Льстишь.
Мне вдруг стало так просто и спокойно с этой девочкой, что я уже двигаюсь, не контролируя себя. Все выходит само собой гармонично, словно наши тела двигаются в унисон. Давно так не чувствовал себя рядом с женщиной. На контрасте с Никой я ощущаю себя умиротворённо, словно все встало на свои места.
Ее рука в моей руке. Ее хрупкое тело прижато к моему настолько, что я чувствую, как вздымается ее грудь. Девочка будит во мне столько желаний. Самых откровенный, горячих, обжигающих, таких, что только от мысли об этом в жар кидает. Все перевернулось с ног на голову. Все, определенно, идет по плану, но…
Сам не замечаю, как крепче ее сжимаю на последних минутах танца. Ох, девочка, что ты со мной делаешь? И ненавидеть себя начинаю за подобную слабость. Платон уже в хлам пьян. И вроде бы все так и должно быть на свадьбе, пусть терпит, мы играем. Вот только я проигрываю в этой игре.
Танец заканчивается, и Милана мне улыбается, уже не натянуто, а искренне, даже смущенно, щеки горят, глаза с поволокой.
Спрячь свои глаза, девочка, иначе…
Я не знаю, насколько она близка с Платоном. Но вот так, внаглую, забирать ее я не хочу. Не я не святой. И способен на многое. Да что там способен! На мне много грехов. И в аду уже давно кипит мой персональный котел. Но на подлость и предательство по отношению к брату не способен… И это отрезвляет.
12. ГЛАВА 12
ГЛАВА 12
Милана
Свадьба, наконец, подошла к концу. Я так устала, ног не чувствую. Это только с виду кажется все волшебно, но если отмести ненужные сантименты, которые в нашем браке неуместны, то очень трудно весь день простоять на каблуках и нести на себе платье, стараясь его не помять.
Но физическая усталость – ничто, по сравнению с моральной. Я так вымотана всеобщим вниманием, что разболелась голова. Незнакомые мне люди, десятки внимательных, оценивающих глаз. Каждому нужно улыбнуться и пожать руку. Бабуля, которая искренне желала мне счастья, теперь терзала душу. Платон с пренебрежением смотрел в мою сторону, словно я стала его врагом, любовница Мирона убивала взглядом, выливая яд. Ну и сам господин Вертинский вызывает во мне десятки противоречивых эмоций.
У него очень сильная аура. Давящая, лишающая воли. Мирон как опасный красивый хищник – никогда не знаешь, когда он тебя сожрет, а когда облизнет. Не могу с ним расслабиться ни на минуту. И этот поцелуй. Мирон может говорить все что угодно. Он целовал меня по-настоящему. А самое страшное, что поцелуй не вызвал у меня ни протеста, ни отвращения. Мало того, мне понравилось, хотелось еще и еще. Меня накрыло незнакомым, неизведанным чувством, когда по коже бегут мурашки, а под кожей разливается жар, концентрируясь в животе, и все переворачивается. Теряешь голову, и уже плевать, что это игра, и на нас смотрят десятки глаз.
Самое противное, что с Платоном я никогда такого не ощущала. Наверное, именно в этот момент я поняла, что никогда и ничего у нас не выйдет. Почувствовала разницу. Очень ощутимо отличила свое внутреннее состояние между поцелуями братьев. И, нет, я не обрадовалась, меня подавляют и пугают подобные эмоции. Хочется задушить каждую бабочку в животе, которую разбудил этот мужчина.
Мы едем по ночному городу домой. Машина большая, с комфортабельным белым кожаным салоном. Никогда на таких не ездила. Нас везет водитель, Мирон сидит рядом и разговаривает по телефону о работе. Отодвигаюсь от него как можно дальше, незаметно снимаю туфли и кусаю губы, чтобы не застонать об облегчения. Пытаюсь расслабиться и дышать, откидываюсь на спинку сиденья и украдкой рассматриваю теперь уже моего мужа.
