— Не
отпустит он тебя, — ехидно тянет Аня. — Но попытаться ты, конечно же, можешь.
— Почему ты
так в этом уверена? У нас же подписан договор. Ему вообще должно быть пофигу, где я буду находиться,
когда творю.
— Потому.
Вот и
поговорили, блин. Больше не буду приносить этой противной беременной женщине
хот-доги и пирожки с сосисками. Я к ней значит со всей душой, а она ко мне
своей тощей жопой.
— Ника, я
тебе сейчас одну вещь расскажу, но боюсь, что ты расстроишься. Демида ты не
переубедишь. Можешь, конечно, попытаться, но…
— И? Святая
истина то будет?
Петрова так
самодовольно улыбается, что начинает раздражать.
Чего они
заладили – не пустит, не пустит… Ладно Светик приводила аргументы: дурацкие,
конечно, но хоть что-то. А эта зараза – сидит и молча зубоскалит.
— Макарову
покакать на контракт. У твоих предшественниц тоже были контракты, — разводит
руками Аня. — Я вообще удивляюсь, как он тебя к батарее не приковал, чтобы под
присмотром маячила.
— Действительно,
как это он не догадался. Сходи, подкинь ему идею, — бормочу я, накручивая прядь
волос. Всегда успокаивало, а сейчас – нет.
И так, у
меня два варианта почему Павлин Снобович не отпустит меня: от Семицветика –
потому что он на меня запал, и в самое ближайшее время мы переспим; и холодная,
в виду сезонности батарея, от Анны Аверьяновны.
Оба варианта
не годные и крайне идиотские.
— Так, всё,
я придумала идеальный выход из положения.
— Какой? —
любопытная какая, аж ножкой сучит от нетерпения.
— Не скажу
ему, что куда-то уезжаю. Я вообще-то не обязана каждый эскиз вам таскать.
Двадцать первый век и у твоего рукоговнителя есть электронная почта, — наконец
произношу я, радуясь своему гениальному плану.
И как я
сразу не догадалась до этого.
— Доброе
утро, девушки. Вероника, пройдем в мой кабинет. Нужно обсудить макет, — на
удивление спокойно произносит вылезший из табакерки чёрт, он же Демид Дмитриевич
Макаров.
Неужели не
услышал? Ну ему же лучше. Возрастным дяденькам – вредно нервничать по пустякам.
— Мне не
нравится этот цвет. Переделывай.
— Хорошо,
Демид Дмитриевич.
— Когда
исправишь? — какой суровый насяльника.
— Завтра. В
теплых или холодных сделать? Могу два – на выбор.
Сноб
морщится как будто проглотил головку чеснока и занюхал ее дурианом.
— А чего это
ты сегодня такая послушная и исполнительная?
— Потому что
послушная и исполнительная няша? — скалюсь, но не выдерживаю его напора и
отступаю на шаг назад. Нечего в меня свои бактерии впрыскивать.
— А может,
потому что ты, Вероника, боишься батарей?
Серьезно?
Опять подслушивал? Ну точно рукоговнитель…
— А у тебя
хобби такое? Или старческий маразм приказывает подслушивать и подозревать
персонал во всех смертных грехах? Так ты себе не только геморрой заработаешь,
но еще и шизофрению. А ее сложнее лечить.
— Дрянь
сопливая, — Демид бросается в мою сторону, но молодость на моей стороне. С
резвостью зайца отскакиваю в сторону и врезаюсь в грудь Смирнова.
Так хочется
сказать «спасибо» своему спасителю, но от болевого шока могу только лишь
хрипеть.
Что это за
Скала, блин? Анька бы присмотрелась к отцу своего ребенка – такой шкафчик
пригодится в обиходе. Представила, как Илья Антонович укачивает ребеночка и
делает приседы. Главное не заржать, а то ребра до сих пор болят.
