Меня это рассмешило. Мой лакей, желая хоть чем-то отличаться от себе подобных, заявляет с той же горделивостью: “Не ем я селедку, барин. Вот такой я человек!”
Заговорили о Библейском обществе, имеющем отделения во многих наших губерниях. Губернаторы, зная, под чьей эгидой оно создано, дружно сделались его членами, но с прошлого года государь к нему охладел. Причина в том, что оно служит интересам Лондона. Англичане умеют обратить на пользу себе даже такое богоугодное дело, как перевод Евангелия с древних языков на нынешние.
О перемене во взглядах государя Шиллитоу не подозревал и с восторгом поведал ему, что член Библейского общества, доктор Пинкертон, привез в Морею, в недавно очищенный от турок Астрос, десять тысяч экземпляров Евангелия на простонародном греческом наречии.
“Чтобы Евангелие восторжествовало над Кораном, – произнес он таким тоном, будто речь шла о соперничестве двух литературных школ, – греки должны понимать, что́ в нем написано. Его перевод на живой народный язык поможет им обрести свободу”.
Я отвел глаза, чтобы бедный квакер не прочел в них свой приговор.
“Свобода, – холодно ответил государь, – сейчас дальше от греков, чем до начала мятежа. Их вожди передрались между собой, вместо одной деспотии они получили сразу несколько”.
“Все-таки это лучше, чем Хиосская резня”, – возразил Шиллитоу, еще не сознавая своей ошибки.
“Прежде чем на Хиосе высадился Кара-Али с его янычарами, – парировал государь, – туда приплыли греки с Самоса и истребили всех мусульман, включая младенцев”.
“Они мстили за патриарха Григория, за убийство стамбульских греков”, – оправдал их Шиллитоу.
“А Кара-Али – за морейских турок, – отразил государь и этот выпад. – Когда Ипсиланти из Одессы бросил клич к восстанию, мятеж в Морее с того и начался, что соседи-греки вырезали их поголовно. В таких войнах за преступления одних расплачиваются другие”.
Теперь произошло то же самое: из-за греков пострадали негры. Шиллитоу пришлось довольствоваться тем, что аболиционистам открыто сердце государя, но не его кошелек. Черная шляпа исчезла за бесшумно прикрывшимися дверьми. Если бы дежурный флигель-адъютант поглядел на нее дольше, сукно начало бы дымиться под его взглядом. Архангел с огненным мечом, изгонявший из райского сада Адама и Еву, взирал на них с меньшим негодованием.
Окно в парк было открыто настежь, среди зелени белели статуи эллинских богов и героев, чьи имена – пустой звук для усатых разбойников из нынешней Греции. Где-то близко звучал женский смех. Невидимые хохотуньи с серебряной водичкой во рту надеялись, что государь их слышит, и старались вовсю, однако в последние полгода женщины для него – приятные собеседницы, не более того. Ни одна не может похвалиться, что ей известно о нем что-то такое, чего не знали бы другие.
Вечером он в одиночестве гулял по парку. Елизавета Алексеевна обычно совершает моцион в это же время, но маршруты мужа и жены проложены таким образом, чтобы они даже издали не могли видеть друг друга. После того, как в младенчестве умерла их единственная дочь, государь вступил в многолетнюю связь с Марией Нарышкиной, а покинутая им супруга сошлась с кавалергардом Охотниковым и от него родила девочку, тоже скоро умершую. С тех пор супруги движутся по непересекающимся орбитам. Их отношения миновали ту стадию, когда взаимное раздражение заставляет искать повод для встречи, но так и не вошли в ту, когда встреча вовсе ничего не значит.
