. Есть предчувствие, что и у философии впереди может быть своеобразный ренессанс. После долгих скитаний они подпишут соглашение о «стратегическом сотрудничестве» с врагом рода человеческого и получат из его рук свою территорию – «философский Израиль». Это будет плацдарм, с которого будет вестись подготовка в виде философского «обоснования» прихода ложного мессии, то есть антихриста.
Чрезмерное увлечение современного человека философией (особенно страсть некоторых к конструированию новых философских «теорий») может быть также описано словами апостола Петра: «Но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и: вымытая свинья идет валяться в грязи» (2 Пет. 2, 22).
Конечно, чтобы понимать историю и современную жизнь, христианин не должен демонстративно отказываться от знакомства с «наследием» и текущим «творчеством» философствующих талмудистов и каббалистов. Как говорил Господь, мы должны быть «мудры как змии». Ибо живем в мире, кишащем змиями-искусителями. Но лишь знакомиться и понимать. Но не принимать сердцем. Еще раз повторю, что занятие это опасное. Этим могут и должны заниматься лишь духовно подготовленные люди.
Опять не могу не вспомнить святителя Григория Паламу (1296–1357). Казалось бы, парадокс: с одной стороны, Палама был блестящим знатоком Аристотеля; с другой стороны, он настороженно и даже негативно относился к греческой философии. Григорий Палама возражал тем, кто считал, что «приобретение светской мудрости» есть главное условие приближения к Богу и общения с Ним. «Новая жизнь во Христе» не зависит от достижений интеллекта. Святитель осторожно допускал, что философия может оказаться полезной некоторым ищущим людям, которые, не найдя ответов на свои мировоззренческие вопросы у философствующих мудрецов, обратятся к богословию, а после богословия – к Богу. Но одновременно святитель предупреждал тех, кто уже были внутри церковной ограды и считали себя христианами. Им-то уже философия как «детоводитель» ко Христу не нужна была. Но некоторой части христиан, по мнению святителя, надо быть знакомыми и с философией. Он считал, что христиане должны обращаться с греческой философией, как фармацевты со змеями: сначала нужно их убить, затем препарировать, извлечь яд и приготовить из него противоядие[13]. Святитель Григорий Палама писал: «Мы никому не мешаем знакомиться со светской образованностью, если он этого желает, разве только он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от нее какой бы то ни было точности в познании божественного учения о Боге». И немного далее: «Итак, у светских философов есть и кое-что полезное, также как в смеси меда и цикуты; однако можно сильно опасаться, что те, кто хочет выделить из смеси мед, выпьют нечаянно и остаток смертоносный»[14]. Еще раз повторю мысль, которой я закончил предыдущую статью: концентрация цикуты в современных философских напитках несоизмеримо возросла за многие столетия со времен Григория Паламы. Поэтому даже опытным христианам надо соблюдать все меры предосторожности при общении с миром философии.
Можно ли считать философию наукой? О «голой королеве»
Довольно часто философию называют наукой. И не просто наукой, а «наукой наук», «сверхнаукой», «королевой наук» и т. п.
Судьба философии в истории человечества очень непроста. После утверждения христианства в Европе на многие столетия философия превратилась в «служанку теологии». Когда началась эпоха Возрождения, а за ней наступило время Реформации, христианство стало переживать потрясения, которыми решила воспользоваться философия. Ей надоело ходить в «служанках», и она стала пытаться стать «госпожой». Однако «возрождение» философии продолжалось не очень долго. В конце XVI – начале XVII века в Европе начинается становление науки как влиятельного социального института. Об этом вступлении Европы в историю Нового времени современный отечественный философ В. Лега пишет: «… до XVII века не было ни одного вида знания, которое могло бы претендовать на абсолютную истинность. Ни одна религия, ни одна философская система не могла неопровержимо доказать, что только она является истинной. Такую задачу удалось решить зародившейся в XVII веке науке, которая сразу же предложила убедительные критерии своей истинности: логическую доказуемость и экспериментальную проверяемость. С этих пор слово “истина” для многих стало прочно ассоциироваться со словом “наука”. Истинность философских и религиозных положений в сравнении с очевидностью научных теорий стала подвергаться все большему сомнению. И чтобы подтвердить значимость философии, многие мыслители начинают соотносить философию с наукой и стремиться построить некую “научную философию”»
