Таким образом, идеология «подведомственна» теории познания, но уж никак не психоанализу. Получается буквально: «мозг к паху». Плохо получается, потому что неверно. Вот тот маленький, на непросвещённый взгляд, теоретический прокол, который делает культурный проект Парамонова пустым, постмодерновым, словами, стилем, остранением. В культурно-философском смысле – грош ему цена, в рыночно-базарном – не знаю (но желаю, чтобы восторжествовал закон компенсации), в эстетическом – впечатляет: приятно, любопытно. Местами глубоко. Но эта тема увела бы нас в сторону, в мою сторону.
5
А теперь обратимся к излюбленным русским коррелятам, русским сюжетам, русским идеям Парамонова. Боже сохрани записывать Бориса Михайловича в патриоты, он этого не заслужил, и я не хочу его обидеть, но отчего не предположить, что судьба России не вовсе безразлична Парамонову?
А в отношении России всё, что сказано в книге – совершенно справедливо. Именно так: менталитету русских не хватает «еврейства», жизни – Чичикова, Лопахина и повара (он же лакей) Смердякова, общественному устройству – демократии, искусству – деидеологизации (тут, правда, идеологическая заморочка; любому искусству не хватает деидеологизации (а если хватает – то это уже не искусство), даже еврейскому). Но всё, что справедливо в отношении России, в отношении искусства и тем паче культуры более, чем несправедливо: это попросту неверно. Миф. Вот мы и попытались демистифицировать культурную концепцию Парамонова. «Конец стиля», как и все художественные книги, справедлива, верна и полезна в определённом отношении, словно яд змеи; в другом отношении та же книга (тот же яд) – опасны.
Да, России нужны Чичиковы и Лопахины – именно потому, что у России есть Гоголь и Чехов (или, если угодно, потому, что «Мёртвые души» – поэма, а в «Вишнёвом саде», кроме Лопахина, мужика «от сохи» или «лопаты», есть ещё ранимая Раневская Любовь). Для равновесия, для баланса нужны – ради жизни в конечном итоге. А Гегель России не нужен?
Наличие дураков и отсутствие дорог – следствие, но не причина. Причина причин коренится в том, что мы даже не замечаем отсутствия «состава мысли» в общественном теле. Вот будут «невтоны» и «гегели» – будут и «лопахины», ибо «лопахины», «чичиковы» и «бендеры» есть карикатура на Гегеля, а не альтернатива Гоголю. Плоский рационализм и прагматизм появляются не потому, что головой Гоголя начинают играть в футбол, а потому что ею думают. Банально шевелят мозгами. А путь к высокой мысли – пусть себе потом карикатурно травестируется, было бы что окарикатуривать! – лежит через высокую литературу и культуру. Иного пути нет. Таким образом, литература, «пение» являются залогом появления мыслящих, в том числе и плоско мыслящих, существ.
Да, России, государству и обществу, сегодня не хватает плоского рационализма, того самого одномерного прагматизма, который призван убить литературу. И убьёт, конечно. Но вот этого как раз делать не следует, так как смерть литературы и конец стиля – это капут радикальный. Надо понять: России не хватает бюргерского рационализма – а вот литературе и культуре он противопоказан. Как-то по-русски спутал жизнь с литературой Парамонов, какой-то русский постмодерн демонстрирует он нам: обжёгшись на молоке дует на воду. Негоже отравившись идеологией, переносить свой гнев на всю культуру.
При потрясающем русском чутье на противоречие, на то, что соловей «жрать хочет, оттого и поёт», Борис Парамонов убедительно радует нас ещё более русским талантом: имманентной неспособностью подняться (умственно) над тотальной противоречивостью мира, постичь адекватную сложности мира «тотальную диалектику» и с её помощью примириться с жизнью, понимая, что именно идеология несёт в первую очередь жизнеохранительные функции, а потому незачем рубить сук, на котором сидишь. Но рубить сук – это так по-русски, что хочется сделать это уже ради сохранения чистоты стиля.
