Философские притчи и мысли о важном - страница 16

Противное состояние от вызвавшей раздражение ситуации ещё больше усилило желание поскорее от неё избавиться.

«Раз они создали эту ситуацию, пусть и выбирают. Сходим на ёлку – потом я её накормлю».

Дворняга не слышала, да, впрочем, и не могла слышать, мысленной битвы в голове стоящего возле неё мужчины. Она не видела происходивших на его лице эмоций.

«Холодно, – мелькнула у неё мысль. – Холодно так, что даже не хочется есть. Значит, смерть близко. Может, час. Может, два. За эти пять минут её нос снова покрылся снегом. Только чёрный кончик сопротивлялся своим теплом и выделялся ярким пятном на белом фоне.

Маленькая девочка присела возле неё и сказала:

– Мы за тобой вернёмся. Сейчас у Дедушки Мороза игрушки заберём и придём тебя накормим и согреем. Папа тебе поможет. Не уходи, пожалуйста. Дождись нас.

– Папа, идём скорее на ёлку, а потом вернёмся спасать собаку. Да?

Мужчина облегчённо вздохнул.

– Конечно.

Внутренне он очень надеялся, что эмоции и радость от подарков вытеснят мысли о собаке. А если и не вытеснят, то он что-нибудь придумает.

Сейчас же ему хотелось поскорее убраться из этого места: от этой неловкости, от спора со своей совестью, он детских надежд на справедливость мира и веры в его, возможно, когда-то большое сердце и просто подальше от этого комка шерсти, что так неожиданно возник на его жизненном пути. Взяв детей за руки, он ускоренным шагом двинулся прочь от собаки.

Где-то в глубине его души возник укор, и левый бок неприятно сжался. К горлу подступила горечь за своё бегство и непонятное чувство жалости, но уже к себе.

«Прочь, прочь, прочь, – подумал он. – Ерундой какой-то загнал себя! Собаку не спас и не пожалел! Вот ведь трагедия жизни! Да их сотни мрут на улицах, их убивают в приёмниках, в шаурму наверняка закатывают. Что же меня от этого-то совесть не пробирает? Жалостливый я слишком!»

Аргументы в защиту правильности своего выбора сыпались один за другим, вытесняя сожалением за несделанный акт милосердия и доброты.

Через пять минут общение с детьми и мысли о ёлке оставили о дворняге лишь лёгкий след и смутное ощущение дискомфорта, которое легко забывается, как минутное жужжание мухи возле уха.

Тишина окружила дворнягу. Перед её взором начали появляться видения: сочная кость с мясом; она лежит не на улице, а на теплом асфальте. Её чёрную шерсть припекает солнце, желудок славно наполнен, а сладкая косточка приятно упирается в нос. Какой-то человек чешет её за ухом, отчего лапа подёргивается, а из пасти идёт урчание.

– Эй, – говорит человек. – Проснись, собака. Ты живой?

«Живой? Конечно, я живой. Почему такие вопро…»

Внезапно солнечный свет растаял, и в сознание врезался холод. Колючий и безжалостный. И ещё какое-то движение. Кто-то осторожно толкал дворнягу за хребет. Рыкнуть на такое вмешательство не было никаких сил.

И даже открыть глаза казалось задачей невозможной.

«Кто-то меня трясёт, спрашивая, жив ли я. Зачем тебе это?»

Медленно глаза дворняги приоткрылись. Перед ней сидела девушка. Веснушки и рыжие волосы из-под шапки резко констатировали с чёрным и белым цветом этого вечера. К тому же красный пуховик и яркий жёлтый шарф казались чем-то неуместным, ярким и неестественным в этот холодный зимний вечер ожидаемой собачьей смерти.

Варвара смотрела в глаза собаки и видела в них бесконечную грусть и приближающуюся смерть. От этого стало не по себе.