Роскошный бутерброд на ужин готовится так:
Треть разрезанного вдоль батона. Тонкий слой майонеза. Нарезанная кружочками картошка, посыпать солью, опять тонкий слой майонеза. Два прозрачных кольца колбасы, после чего оставшийся хвостик можно выбросить. Тонкий слой майонеза, вторая картофелина. Посолить и теперь уже как следует намазать майонезом. Поколебавшись, Лара очистила пару долек чеснока и, нарезав микроскопическими колечками, увенчала ими сооружение.
Сегодня уже не придется брать интервью и тем более целоваться.
Она поставила на плиту чайник и, облизнувшись, поднесла супербутерброд к широко раскрытому рту.
«– Господин Сон, помните тот вопрос, который я задала на пресс-конференции? Вы с господином Фальски неплохо отшутились, но я уверена, что это не единственный вариант… – Вы знаете, я тоже уверен. Но…»
От бутерброда оставался крошечный огрызок, когда последний картофельный кружочек выскользнул из-под измазанных в майонезе пальцев и шлепнулся на пол. Лара тихо чертыхнулась.
От кассеты в диктофоне осталось тонкое колечко непрослушанной пленки, когда стало понятно, что интервью никуда не годится.
Лара медленно стянула наушники, и дружелюбный, обаятельный голос Альберта Сона превратился в далекий неразличимый лепет. Окутанный паром чайник выкипел до дна и сменил укоризненное бульканье на угрожающие шипение и свист. Лара автоматически протянула руку к плите и повернула вентиль.
Но как же это?
Когда они болтали в углу конференц-зала, игнорируя ломящихся напролом к вожделенным билетам газетчиков, радийщиков и телевизионщиков, это было так весело, легко, непринужденно. Высоченный драматург с прищуренными серыми глазами и русой бородкой оказался замечательным собеседником. Лара то и дело прыскала со смеху, как девчонка, новые вопросы рождались у нее экспромтом, цепляясь один за другой, и практически ни разу не пришлось прибегнуть к домашним заготовкам. Как будто она была знакома с ним всю жизнь, как будто они с детства росли на одних и тех же играх и книгах, как будто… Альберт Сон полностью раскрывался перед ней, и это было гарантией не то что удачного – замечательного интервью…
На пленке сохранились и ее нелепые смешки, и глупые вопросы, и его ответы – совершенно пустые, дешевые хохмы.
Такого с ней еще не случалось. Никогда.
Лара вернулась в комнату, села за компьютер и принялась расшифровывать кассету. До единого слова, до междометия, до запятой. Так или иначе, она обязана выжать из этого хоть что-нибудь. Пусть не на полосу, как она рассчитывала, – хотя бы на подвал этот чертов мушкетер должен был наговорить…
Пустая трата времени.
Кассета снова докрутилась почти до конца. Лара пробежала глазами расшифрованный текст и всерьез захотела плакать. Если такое интервью по недосмотру пойдет в номер, на следующий день она с треском вылетит из «Обозрения». И вообще, ни одна газета больше не возьмет ни строчки, подписанной Ларой Штиль.
Но как же?!
Такой умный, добродушный, большой и мужественный человек. Мужчина!
И она, озабоченная идиотка, доверчиво подставившая уши под километры отборных спагетти.
Естественно, он сделал это специально. Заболтал, обаял, заморочил голову, заставил пойти у него на поводу. Возможно, использовал и какие-то гипнотические приемы. Одним словом, виртуозно, со знанием дела поиздевался над ней.
Она нажала кнопку диктофона, и кассета поползла дальше, отматывая последние секунды.
