– Конечно, рискованно. Но ведь этот риск существует всегда?
– Многие сказали бы, что здесь риск двойной, – промолвила Вайолет.
Тут отворилась дверь, и в комнату вошел тот, о ком они говорили.
Читатель уже знает, что лорд Чилтерн был рыжим и краснолицым, и эта особенность его наружности, без сомнения, бросалась в глаза первой. Она же придавала ему вид довольно дикий, который при знакомстве часто пугал мужчин, но не оказывал того же действия на женщин: те, как правило, умеют смотреть глубже, чем дает себе труд сильный пол. Рыжей у лорда Чилтерна была и аккуратно подстриженная, без единого завитка, бородка, и волосы – очень яркие и тоже подстриженные коротко, багровым отливал цвет лица. Тем не менее он был весьма недурен собой: с правильными чертами, невысокий, но крепко сбитый, с легким прищуром, придававшим ему – возможно, неоправданно – решительный вид. Все соглашались, что он неглуп; в ранней молодости он имел репутацию серьезного юноши, склонного к наукам. Когда ему было двадцать три, завсегдатаи ипподрома предсказывали, что он сколотит на скачках состояние: он был проницателен, прекрасно разбирался в лошадях и обладал отличной памятью. К двадцати пяти он промотал собственные деньги, выжал из отца суммы боˊльшие, чем тот осмеливался называть вслух, и влез в долги по уши. Однако в одном или двух достопамятных случаях он пожертвовал своими интересами, чтобы не нарушить принятого на ипподроме кодекса чести, и о нем отзывались – на вкус говорящего – либо как об очень порядочном, либо как о чрезвычайно благородном человеке. В последнее время ходили слухи, будто он больше не выставляет лошадей на скачки, в чем многие сомневались, утверждая, будто он скрывается под именем мистера Макнаба, мистера Пардо или мистера Чикервика. На самом деле в описываемый момент ни одной лошади на ипподроме у лорда Чилтерна и правда не было.
Все, однако, знали, что он пьет. В Оксфорде он во хмелю схватил за горло констебля и едва не придушил его, за что и был исключен. Далее буйный нрав навлек на него крупные неприятности в Париже; дело дошло до суда, и газеты в обеих столицах опубликовали все позорные подробности вместе с именем виновника. Затем он подрался с каким-то проходимцем в Ньюмаркете – да так, что убил его голыми руками. В последнем случае удалось доказать, что лорд Чилтерн не выпил перед тем ни капли и зачинщиком не являлся – напротив, напали на него. После длительного расследования он был полностью оправдан и вышел из этой переделки с честью. По крайней мере, мог бы выйти, если бы не шедшая о нем дурная слава. Все мы знаем, что человеку с добрым именем простят и кражу коня, в то время как человека с худым приговорят и за взгляд через забор. Нашлось немало тех, кто якобы знал доподлинно: мол, в тот раз в Ньюмаркете лорд Чилтерн был в припадке белой горячки. Наихудшим последствием скандала стал полный разрыв отношений с отцом. Лорд Брентфорд отказывался верить, что в этот раз непутевый отпрыск был скорее жертвой, чем преступником. «У других людей сыновья так себя не ведут», – заявил он, когда леди Лора попыталась вступиться. Она так и не смогла убедить отца поговорить с сыном, но добилась, по крайней мере, чтобы того не выгоняли из дома. Он мог по-прежнему обедать с родителем за одним столом, если бы пожелал. Такого желания у лорда Чилтерна не возникало, однако он продолжал жить на Портман-сквер и, встречая графа в коридоре или на лестнице, просто раскланивался. Тот кланялся в ответ и проходил мимо – с видом самым несчастным и, без сомнения, чувствуя себя под стать. Взрослый сын – утешение отцу, если они добрые друзья; если же нет – он нечто противоположное. В этом доме сын был для отца занозой в боку.
