После бурного начала, в результате которого лорд де Террьер потерял свой пост, а мистер Майлдмэй вернулся к власти, парламентская сессия продолжалась очень мирно – настолько мирно, что Финеас Финн, сам не сознавая, был разочарован: ему не хватало того волнения схватки, в которое он погрузился в первые дни своей парламентской карьеры. Время от времени мистер Добени делал язвительные выпады против кого-нибудь из министров, но обе партии понимали, что это пустое. А поскольку не предлагалось никаких значительных изменений, которые затрагивали бы интересы многих и потому могли расколоть либеральную часть палаты, кабинет мистера Майлдмэя сохранял свое положение и работал в относительном спокойствии.
Наступила уже середина июля, а депутат от Лофшейна еще ни разу не брал слова. Сколько раз он думал об этом! Сколько раз составлял мысленно речи, шагая через парк по пути в парламент, изучал предметы, о которых собирался говорить, только чтобы услышать обсуждение и понять, что ничего в них не смыслит, сколько раз слышал, как другие депутаты произносят те же аргументы почти теми же словами, и, наконец, не мог подняться с места, когда приходило время говорить, – до того дрожали ноги… Во всем этом наш герой никому не признавался. Со времени совместной поездки в графство Мейо Лоренс Фицгиббон заделался его самым близким другом, но Финеас ничего не говорил даже ему. Другой своей наперснице, леди Лоре Стэндиш, он открылся лишь отчасти, не описывая всей степени собственного смущения, но дав понять, что у него есть как амбиции, так и колебания. Впрочем, леди Лора всегда советовала быть терпеливым и не раз утверждала, что молодому парламентарию лучше помалкивать в течение первой сессии, так что Финеас мог не опасаться, что она посмеется над его робостью. Что касается соратников, он был несколько раздосадован тем, что никто как будто и не ожидал от него выступлений. Баррингтон Эрл, впервые заводя речь о том, чтобы Финеас баллотировался от Лофшейна, предсказывал ему большой успех в парламенте и выражал восхищение тем, как наш герой участвует в дискуссиях. «У нас в палате общин на такое способны, быть может, один-два человека», – как-то сказал Эрл. Теперь, однако, об ораторских способностях Финеаса никто не упоминал, и в минуты сомнения в себе он все чаще удивлялся, что вообще оказался в парламенте.
Он внимательно приглядывался к порядкам и формальностям парламентской деятельности и посещал заседания, не пропуская ни одного. Несколько раз он решился задать вопрос оратору и, слушая людей, умудренных опытом, говорил себе, что учится, желая быть полезным в палате общин и, быть может, стать впоследствии государственным мужем. Тем не менее он нередко сожалел о мистере Лоу и мрачных комнатах на Олд-сквер и, будь у него возможность переменить решение, охотно оставил бы честь представлять Лофшейн кому-нибудь другому.
Во все эти непростые минуты его всегда поддерживало дружеское участие леди Лоры Стэндиш. Он много бывал в доме на Портман-сквер, где его всякий раз принимали сердечно и, как ему казалось, почти с любовью. Леди Лора беседовала с ним подолгу, иногда упоминая о брате или отце, словно ее знакомство с Финеасом было чем-то боˊльшим, нежели случайное сближение во время светского сезона. На Портман-сквер Финеас познакомился с мисс Эффингем и нашел ее общество весьма приятным. Она, в свою очередь, была им очарована, и они танцевали на двух или трех балах, неизменно разговаривая при этом о леди Лоре Стэндиш.
