– В смысле? – понуро огрызнулся Фархад.
– У него на лбу тюремная печать, – авторитетно заявил Ерлан. – Я уже таких видел, и каждый раз оказывался прав. Ему на свободе осталось полгода, ну, может чуть дольше. А потом он завалит кого-нибудь и отправится туда, где его габариты не будут иметь никакого значения. Когда двадцать кидаются на одного, да еще и сзади, исподтишка…
– Ты что, там бывал?
– Конечно, бывал, – радостно признался Ерлан. – Только не по уголовке, конечно. Пятнадцать суток административного ареста терпеть приходилось. Слишком уж я заметный, да и в прошлой жизни, видать, много чего натворил, поэтому ловили за самые невинные мелочи, которые другим легко сходят с рук. Это только тебе повезло: человека почти прирезал и на свободе ходишь.
– Он сам полез, – пробормотал Фархад сквозь зубы.
– Сейчас это уже никому не интересно, – сказал Ерлан, глядя собеседнику прямо в глаза. – Тебе нужно помнить только одно: за всё, что ты сделал, всегда придется отвечать – рано или поздно, но обязательно придется.
– И что, меня поймают, ты это хочешь сказать?
– Нет, тебя не поймают, если будешь делать, что я скажу.
– И что я должен делать?
– В твоем случае – усмирять гордыню, – подсказал Ерлан.
– Это как? Стегать себя плёткой и носить кандалы?
– Когда носят добровольно, это не кандалы, а вериги, – поправил Ерлан. – Вообще, было бы нелишне. Но у тебя, помимо дерзкого характера, проскальзывает иногда еще и небольшое количество здравого смысла, и даже имеется некоторая начитанность, раз уж ты знаешь про плётки и вериги. Поэтому, думаю, в твоем случае не всё потеряно. Будешь сутками и неделями без сна и отдыха читать молитвы, которые я тебе дам. И только попробуй еще хоть раз огрызнуться – бить буду уже не кулаком, а чем-то потяжелее.
Несмотря на угрожающие нотки в голосе Ерлана, со стороны казалось, что два старых друга ведут милую беседу, мирно прохаживаясь в густой тени деревьев. Перепрыгивая через журчащие арыки, они вошли в арку одного из высотных домов в районе ЦУМа и поднялись на последний этаж.
– Оставим твои вещи, потом выйдем на работу, – отрывисто сообщил Ерлан, постучавшись в старую, обитую лакированными рейками дверь.
Лязгнул замок, и в дверном проёме показалось недовольное заспанное лицо – долговязый худой прыщавый мужчина лет тридцати с длинноватыми патлами чёрных вьющихся волос и очками ботаника на широком впалом носу. Очки выгодно увеличивали исключительно маленькие бегающие глазки, взирающие на мир с перманентным выражением настороженного внимания. Мужчина глянул на Фархада без всякого интереса и, вздохнув, ушел на кухню.
– Бросай туда, – Ерлан указал на полосатую софу, имея в виду сумку Фархада. – Пойдём, сейчас быстро – по чашке чая, а потом на Арбат.
Из тесной прихожей Фархад ступил в единственную комнату типичной съемной квартиры: драные обои, два полуживых топчана, полочка со школьными учебниками семидесятых годов и цветастый коврик с оленями на стене. В углу рядом с балкончиком красовались несколько сумок с личными вещами, куда Фархад присоединил и свою. Затем пришёл на кухню, где Ерлан наливал в детские бокальчики с цветочками спитую заварку из липкого чайника.
– Это всё, что есть, – стоически произнес Ерлан, указывая другу на свободную табуретку. – Последние деньги кончились два дня назад. Какен тоже на мели.
Прыщавый сожитель Ерлана в подтверждение его слов трагично кивнул головой и, в свою очередь, задал Фархаду вопрос:
