Флаг миноносца - страница 42

– У меня просьба, товарищ комиссар, – с трудом вымолвил Сомин, – оставьте мне морскую форму. Где бы я ни был… Я пойду туда, куда вы меня пошлете, но и там я буду считать себя в нашем дивизионе.

Яновский покачал головой:

– Нельзя. Это все равно как если бы вы попросили дать вам с собой лоскут флага миноносца. Вы – умный парень, Сомин. Мне вам нечего объяснять. Подумайте обо всем сами. О вашем поступке по отношению к нашей части и о том, как вы обошлись с вашей знакомой девушкой. Идите доложите лейтенанту Земскову, что вы прибыли, а там поглядим.

Сомин уже выходил из комнаты, когда комиссар снова остановил его:

– И не делайте глупостей! Вы их натворили достаточно. Теперь умейте держать ответ, как положено моряку. Наше главное дело – воевать, гнать немцев от Москвы!

Может быть, Сомину показалось, что в глубине глаз Яновского заиграла чуть заметная улыбка? Может быть, показалось, что его назвали моряком? Неужели комиссар сумел прочесть мысль, мелькнувшую в уме Сомина: «Выйти сейчас из избы и… Ничего нет. Ни Маринки, ни части. А отец и мать? Им сообщат, что я – преступник, отдан под суд. Не лучше ли сразу, пока наган еще при мне?»

Какой нелепой кажется сейчас эта мысль! Гнать немцев – вот что главное! Все остальное – второстепенно. Гнать от Москвы фашистов!

– Разрешите идти в подразделение, товарищ комиссар?

– Идите.

Яновский тут же сообщил Арсеньеву о том, что он отменил его распоряжение и отправил Сомина на боевой пост. Казалось, с таким трудом налаженные отношения между командиром и комиссаром будут безвозвратно испорчены. На мгновение Яновский усомнился в том, стоило ли из-за одного сержанта рисковать единством в командовании части, да еще накануне серьезных боев! «Нет, мы с Арсеньевым все равно будем заодно, потому что цель у нас одна, – решил Яновский, – но никогда, ни в каком вопросе я не буду действовать вопреки своей совести. Сомин в армии без году неделя. Он уже успел научиться многому. Он не трус, не подхалим, не трепещет за свою шкуру. Это – честный человек, который дорожит службой в морской гвардии. Мы, бесспорно, воспитаем из него командира. Надо лепить человеческий характер, строить его, как дом, кирпич к кирпичу, а выбросить – проще всего».

Арсеньев стоял, опершись сжатыми кулаками о стол. Челюсти его напряглись, глаза посветлели от гнева.

– Может быть, ты возьмешься командовать дивизионом? – спросил он. – А мне оставь пятерых с лидера и мой флаг.

«Самого тебя еще надо воспитывать, тебя – героя, боевого флотского командира! – думал Яновский, глядя на него. – Что же говорить о мальчишке? Кто сразу родился готовеньким, отшлифованным, отполированным?»

– Нет, дорогой друг, – произнес он вслух, – литейного цеха мало. А токари, фрезеровщики, шлифовщики для чего?

Он сдержал негодование, которое нарастало в нем против Арсеньева.

– Слушай, Сергей Петрович, нас обоих послала на сухопутный фронт партия, послало наше правительство, наше командование, так что нервам своим воли не давай. Не к лицу это тебе. А таких, как Сомин, у нас полдивизиона. И все-таки будет у нас отличная боевая часть под твоим командованием.

– Ты отменил мой приказ, – тихо сказал Арсеньев, изо всех сил закусывая незажженную папиросу.

Яновский щелкнул зажигалкой:

– Прикуривай! Плохо ты помнишь свои приказы. Ты сказал: «Приведут – отправить в трибунал». Так? А его никто не приводил. Сам бежал за дивизионом изо всех сил. К передовой бежал, аж чуть сердце не лопнуло. Хуже смерти для него мысль, что выгонят из части. Разве можно отдавать таких людей?