Флаг миноносца - страница 7
Однако не прошло и двух минут с начала обстрела, как одна из береговых батарей открыла ответный огонь. Снаряды ложились с большим недолетом. А тем временем орудия «Ростова» и «Киева» стреляли не переставая. Не успевал прозвучать залп, как в орудийных башнях раздавался низкий и сильный звук ревуна, и почти мгновенно следовал новый залп.
Ревун – залп!
Ревун – залп!
Баки пылали. Арсеньев перенес огонь на портовые сооружения и транспорты, стоявшие у стенки за волнорезом. Теперь лидеры шли параллельно линии причалов. Уже заговорила дальнобойная батарея противника, но из-за грохота собственных орудий на «Ростове» не слышно было разрывов первых ее снарядов.
Всплески поднялись за кормой лидера. В это время весь порт содрогнулся от нескольких почти одновременных могучих взрывов. Это взлетели на воздух склады боезапаса. Гавань Констанцы заволокло дымом.
4. Последний выстрел
Когда в порту взорвался боезапас, а Николаев доложил с командно-дальномерного пункта, что все стреляющие береговые батареи противника запеленгованы, Арсеньев вызвал шифровальщика:
– Передать в штаб флота: задание выполнил, даю координаты батарей противника.
Теперь можно было ложиться на курс отхода. На «Киев» передали сигнал: «Начать отход. Дым».
Арсеньев вынул из портсигара папиросу, но прикурить не успел. В момент поворота на курс отхода на «Киеве» раздался взрыв. Столб огня и дыма взметнулся высоко вверх. Все, кто был на верхней палубе «Ростова», видели, как «Киев» сильно накренился на левый борт и перевернулся килем вверх. Он затонул прежде, чем «Ростов» успел сделать поворот, чтобы прийти на помощь.
Это почти мгновенное исчезновение корабля, который только что вел огонь, корабля, где у каждого были друзья, казалось невероятным. Арсеньев представил себе толстое лицо Глущенко. Как же это?..
– Прямое попадание в зарядный погреб, – сказал Лаптев.
Арсеньев опустил голову.
Ему казалось, что он в чем-то виноват перед Глущенко, перед этим кораблем, доверенным ему как командиру ударной группы.
Солнце уже взошло. Малиновый диск только что поднялся над линией горизонта, и в отлогих лучах вся поверхность моря казалась затянутой колеблющейся золотой тканью. Десятки глаз тщательно всматривались в даль, чтобы различить людей среди гребней волн. Но, кроме вечной констанцской зыби, которая не утихает ни на минуту, не видно было ничего.
С крейсера, возглавлявшего группу прикрытия, передали по радио: «Отходить на ост самым полным». Арсеньев приказал положить руль право па борт. Всплески взметались вокруг корабля, вставая сплошной водяной стеной. Машины работали на пределе. Никогда еще с момента спуска лидера на воду его винты не вращались с такой бешеной быстротой. Лаг показывал 42 узла.
Снаряд разорвался на полубаке. Он попал прямо в первую башню. Там начался пожар. От страшного сотрясения вздрогнула вся носовая надстройка. Второй снаряд упал в нескольких метрах от левого борта, и осколки со свистом пронеслись над палубой.
«Накрыли!» – подумал Арсеньев. Он хотел резко изменить курс, чтобы сбить пристрелку, но связь из боевой рубки была нарушена. Вышел из строя репитер гирокомпаса. Не работал машинный телеграф. Оставаться в боевой рубке было бессмысленно. Арсеньев распахнул дверь и, скользнув руками по поручням трапа, спустился на верхнюю палубу. В это время корабль резко повернул влево.
– Молодцы! Сами положили лево на борт!