Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - страница 10

Диана продолжала расширять свой гардероб и придумывать одежду, которую считала образцом стиля, хотя со стороны та порой казалась чересчур эксцентричной и экспериментальной. Но, работая над своим образом, она внезапно осознала, что стесняется своей фигуры и находит в ней множество изъянов. Новые струящиеся силуэты европейских дизайнеров освободили женщину от корсета, но так подчеркивали фигуру, что стали причиной установления новой тирании. Появилась мода на похудение и голодные диеты; глядя на себя в зеркало, Диана приходила в отчаяние при виде «круглого, белого, вялого, ленивого и в целом… неаппетитного бланманже», открывавшегося ее взгляду.

В эдвардианской Британии росла популярность любительского спорта. Входили в моду катание на велосипеде, гольф, теннис и плавание. Увлечение спортом отвечало стремительному духу нового века, но Диана прописала себе слишком строгий режим самосовершенствования. Она подолгу бегала по территории Бельвуара, до упаду танцевала под граммофон – драгоценный подарок оперной певицы дамы Нелли Мелба – и боксировала со старой боксерской грушей. Годом позже она открыла для себя новое, более творческое занятие – танцы. Лондон в то время был одержим Айседорой Дункан, радикальной американской балериной, прославившейся своими танцами босиком и без корсета и свободной выразительной красотой движений. Влияние Дункан ощущалось в моде, театре, в стремлении женщин к эмансипации. В 1908 году Вайолет повела Диану на выступление одной из многочисленных подражательниц Дункан – Мод Аллан.

Это был странный выбор для совместного выхода в свет матери и дочери, учитывая репутацию Аллан, ее прошлое – она была моделью и демонстрировала нижнее белье – и ее книгу, пособие по сексу, в котором рассказывалось о многочисленных любовниках обоих полов. Сольный танец, который она исполняла в Лондоне – «Видение Саломеи», – был пронизан откровенным эротизмом. Одетая в прозрачную юбку-панталоны и украшенный жемчугом лиф, Аллан чувственно изображала обольстительницу Саломею. «Ничего более шокирующего на лондонской сцене вы еще не видели, – гласили рекламные листовки, которые распространял театр “Палас”, обещая зрителям необузданную страсть. – Ее глаза горят желанием… и извращенным порочным огнем; ее пламенный рот пышет жаром, а тело извивается, как серебристая змея, готовая схватить добычу».

Самой «извращенной» казалась зрителям кульминационная сцена, в которой Аллан забавлялась с отрубленной головой Иоанна Крестителя, медленно и страстно целуя ее в губы. Некоторые считали Аллан всего лишь артисткой бурлеска с претензиями на высокое искусство, но другим она представлялась мощной культурной силой. Последняя в длинном ряду исполнительниц роли Саломеи – в пьесе Оскара Уайльда и опере Рихарда Штрауса, поставленной на ее основе, – она стала символом порочной красоты и аморального бунта против викторианского ханжества. Она с упоительной дерзостью воплотила дремавшую сексуальность тысяч своих поклонниц.

В эдвардианской Британии – по крайней мере, в мире, где обитала Диана, – женскую сексуальность не принято было выставлять напоказ. Теории Хэвлока Эллиса [19] еще не обрели всеобщую известность; Мэри Стоупс еще не написала свои откровения о любви и оргазме. Даже если кто-то разделял свободолюбивые нравы Аллан или догадывался, что их разделяет, заявить об этом во всеуслышание было практически невозможно. Лесбиянство чисто технически считалось законным (королева Виктория не верила, что женщины могут состоять в любовной связи, поэтому не утвердила законопроект о криминализации женской гомосексуальности), однако публично признаваться в своих сексуальных предпочтениях было не просто проблематично, а даже опасно.