Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - страница 6

Но, несмотря на свою быстротечность, 1920-е ознаменовали исторический сдвиг для женщин. Многие пытались расширить рамки своей свободы; многие восставали против осуждения и критики. Порой эти женщины вели себя глупо и показушно – Таллула кувыркалась на лондонском тротуаре, а Зельда прыгала в одежде в фонтан; порой их поведение было деструктивным – Нэнси разбивала сердца, а ее сексуальные эксперименты в Париже и Лондоне закончились проблемами со здоровьем. Но в одном этих женщин нельзя упрекнуть – в отсутствии смелости. Пытаясь жить и умирать «по-своему», они стали силой, перевернувшей мир, женщинами опасного поколения, рискнувшими выбрать независимость и насладиться ее дарами.

Через два месяца после вступления Британии в войну с Германией леди Диана Мэннерс, вызвавшаяся служить медсестрой в больнице имени Гая, ехала к месту назначения в автомобиле с шофером. От ее дома в Мейфэре до больницы было всего четыре мили, но Диана понимала, что для ее матери, которая сидела в машине рядом с ней, эта поездка – все равно что путешествие в дикие степи.

В ходе долгих слезных скандалов Диана пыталась убедить мать, что не ей одной пришла в голову лихая мысль записаться в добровольческий медсестринский отряд. Тысячи женщин в данный момент стояли в очередях, желая послужить своей стране; среди них были подруги Дианы и те, кто вызвался заниматься гораздо более трудным делом – водить машины скорой помощи, работать на оборонных заводах или отправиться медсестрой на фронт.

Но, представляя, как дочь будет работать в бесплатной лондонской больнице, заваривать чай и мыть пациентов, герцогиня Ратленд ужасалась не меньше, чем если бы Диана добровольно вышла на панель. «Роллс-ройс» миновал Саутуоркский мост и начал медленно пробираться по грязным мощеным улицам. В нос герцогине ударил запах из доков и вонь гниющего мусора; она с ужасом взирала на толпы народа и повсюду находила подтверждение своим худшим страхам. Много лет спустя Диана по-прежнему помнила все подробности этой неловкой молчаливой поездки: грязные капли на ветровом стекле, потрясенное лицо матери и внутреннее содрогание, которое она ощутила, когда они остановились у мрачного серого фасада больницы.

Их взглядам открылось неприветливое зрелище. По широкому двору, склонив головы под порывами ветра, спешила стайка медсестер; юбки хлопали на ветру. Дверь открыла пожилая экономка с унылым, как этот серый фасад, лицом и молча проводила Диану в комнату наверху, где ей предстояло жить. В бедно обставленном помещении не было зеркала в полный рост – еще бы, такая роскошь, – но стоило Диане переодеться в форму медсестры, как по одному лишь взгляду матери она догадалась, что выглядит ужасно, по крайней мере, в глазах герцогини.

При виде материнских страданий она чувствовала себя виноватой, но вместе с тем испытывала радостное волнение. Накрахмаленный воротничок ее форменного платья в сиренево-белую полоску болезненно врезался в кожу, прикосновение грубого казенного хлопка казалось неприятным после привычных шелка и шифона, но эти неудобства несли с собой ощущение перемен. Диана завязала шнурки и затянула поясок, осознавая, что впервые за двадцать два года берет контроль над своей жизнью в собственные руки.

Не считая смерти старшего брата Хэддона, случившейся, когда ей было два года, и мучительной болезни в десять лет, когда она была прикована к постели, страдая редкой формой мышечной атрофии (вероятно, бульбарным параличом, также известным как болезнь Эрба), детство Дианы было безоблачным – семейные праздники, каникулы на море, слуги. Однако то была жизнь, полная не только привилегий, но и ограничений. Семья предъявляла к ней определенные ожидания: она должна была выйти замуж за богатого аристократа и к моменту замужества иметь безупречную репутацию; даже после того, как Диана стала считать себя взрослой, родители контролировали каждый ее шаг. Ей не разрешалось ночевать вне дома, только гостить у нескольких одобренных семьей подруг; нельзя было ходить одной по улице и обедать с мужчинами. Она придумывала сотни способов избавиться от компаньонок и умела тайно проворачивать определенного рода дела, но вскоре обман ей опостылел. Она считала его унизительным.