Столкнувшись лицом к лицу со своими неосознанными желаниями, Тара поймала собственное отражение в зеркале и увидела лицо святой, которую только что деканонизировали. Она тут же почувствовала себя виноватой за то, что выразила эти фантазии вслух и разволновалась: а вдруг Эмили ее осудит?
– Что случилось? – спросила Эмили.
– Просто это пожелание звучит так сложно… Ты, наверное, думаешь, что я плохая феминистка.
Эмили рассмеялась.
– Тара, позитивное отношение к сексу делает тебя хорошей феминисткой. Ты весь день все контролируешь, так что, конечно, передавать контроль в постели – это сексуально. Знаешь, что не сексуально? Стыд, – объяснила она. – Теперь нам просто нужно вытащить тебя из этих брючных костюмов.
– А что не так с моим костюмом? – спросила Тара, внезапно почувствовав себя неловко.
– Нет, это в порядке. Но что они дают женщине? – Эмили рассмеялась.
– Я не хочу носить брючные костюмы. Но когда женщина получает руководящую должность, она должна сливаться, а не выделяться, – сказала Тара, защищая свое понимание моды.
– Но если ты носишь их вопреки желанию, то таким образом только потворствуешь патриархату, признавая превосходство мужских черт и соглашаясь с тем, что для достижения успеха необходимо подавлять проявление женской идентичности. Постоянное стремление быть «одним из мальчиков» может быть признаком внутреннего женоненавистничества, – выпалила Эмили на одном дыхании. – Думаю, феминистские тексты, которые ты читала, немного устарели. Ты застряла во второй волне.
– На какой волне мы сейчас?
– Ну, я очень опережаю свое время, так что я – феминистка седьмой волны, – сказала Эмили.
– Это еще что? – спросила Тара, никогда не слышавшая этого термина.
– Это когда мы убеждаем мужчин идти и работать весь день, чтобы обеспечить нас и чтобы мы могли жить за их счет, – ответила Эмили. Понять, иронизирует она или нет, было невозможно.
– Думаю, женщины действительно прошли полный круг, – саркастически заметила Тара.
– Феминизм больше не сводится к тому, чтобы женщины отращивали пару яиц. Речь идет о том, что они поняли – им не нужны яйца, чтобы быть сильными, – объяснила Эмили.
Безусловно, она была права. Таре не нравилось то, что она носила. Она всегда чувствовала себя так, словно одета в униформу, своего рода броню. Образ феминистки у нее в голове был близок клепальщице Рози, кричащей «МЫ ЭТО МОЖЕМ!» и демонстрирующей бицепс. Но в то же время ей хотелось, чтобы парни, глядя на нее, считали, что она не такая, как другие. Теперь, подумав об этом, она поняла, что Эмили права, и ей вдруг стало стыдно за то, как долго она пыталась вписаться в компанию мужчин, которые ей даже не нравятся.
Может быть, в конце концов она и не такая уж плохая феминистка, просто у нее устаревшее представление об этом слове. Может быть, у нее еще получится быть сильной женщиной и при этом фантазировать о сильном мужчине. Может быть, доминируя в зале заседаний, можно получать удовольствие от того, что кто-то другой доминирует в спальне. Может быть, она могла бы носить брюки днем и все равно хотеть, чтобы мужчина снял их с нее ночью.
– Ты права, Эмили, я хорошая феминистка, – сказала Тара, подбирая слова.
– Но знаешь, что сделало бы тебя еще лучше? Прибавка к моей зарплате. – Эмили протянула руку.
– Хорошая попытка, – рассмеялась Тара.
– О’кей, но ты знаешь мой девиз: «Минимальная зарплата – минимум усилий». – Эмили пожала плечами. – А теперь возвращаемся к поискам твоего вымышленного увлечения.
