Фонарики желаний - страница 15

– Лунные пряники – это оружие войны! – кричал им Цзяо. – Наступательное, а не оборонительное!

Тогда другие ребята возражали:

– Ага, как же! «Лунные пряники» – это девчачье название!

После этого Цзяо уже ничего не пытался объяснить.

Историю о Восстании лунных пряников любил Цзяо, но именно я вдохновился ею, когда придумывал десерт «Особый лунный пряник». Мы можем запечь в него записку с абсолютно любым текстом, но больше всего они известны чувственными любовными письмами: признаниями во влюблённости и любви, даже предложениями женитьбы. Цзяо просто ненавидел меня за то, что я превратил его любимую военную историю в любовные записки, а вот я этим очень гордился – и до сих пор горжусь. Что может быть сильнее, чем всепоглощающая, объединяющая любовь?

Так что, когда Лия́ просит Особый лунный пряник, я сразу понимаю, что он не для меня, и единственный вопрос, который меня интересует, – а для кого тогда?

– Тебе нужен Особый лунный пряник с запиской? – переспрашиваю я, как дурак.

– Ну… да. Он для… для мистера Тана.

– О! – восклицаю я. Пожалуй, слишком громко. Но тревога так резко сменилась облегчением, что я не смог сдержаться.

Она подозрительно смотрит на меня.

– Почему ты говоришь так, будто вдруг что-то понял?

И я тут же покрываюсь холодным потом.

– Ну… вчера вечером я видел, как ты его искала.

Хотя на самом деле я до сих пор ничего не понимаю.

– Ты видел? Я же так скрывалась!

То, что она не понимает, насколько на самом деле не скрывается, почему-то кажется ещё более милым, чем её бесхитростность – которая и без того просто офигенна.

– Ты скрывалась так же круто, как в тот раз, когда попыталась пронести чипсы с креветками в кинотеатр, – говорю я.

– О, значит, я была просто супер-пупер-скрытной, – улыбается она.

Я смеюсь. Кажется, словно всё стало как раньше. Моё сердце хотело воспарить, но вместе с тем и тянуло меня вниз. Она будто слышит мои мысли – я, кстати, не удивлюсь, если это и правда так, по крайней мере, мне очень часто так кажется, – и едва уловимо кривится, словно вспомнив происшествие с бабл-чаем.

Зачем я тогда всё испортил? Зачем пригласил её на свидание?

Я сглатываю подкативший к горлу комок стыда и сразу же жалею об этом – горло сдавливает.

– Что ты хочешь написать в записке?

Я не задаю другой терзающий меня вопрос: «Ты скажешь, к чему всё это?»

– Ну, я пока не уверена. Тут всё сложно…

Она со вздохом плюхается на ближайший стул, а я выхожу из-за прилавка и сажусь рядом с ней. Я жду, но она ничего не говорит. Сидит, закусив нижнюю губу, – знак того, что она нервничает. Раньше я бы в шутку захрипел, словно меня душат, и взмолился, чтобы она поскорее всё мне рассказала, но сейчас кое-как сдерживаюсь. Жду. И немного умираю внутри. (Возможно, Чиан не единственный, кто любит драматизировать.)

Я пытаюсь придумать, как бы объяснить ей, что необязательно рассказывать мне подробности, если она этого не хочет. Говорю как можно мягче – и игнорирую свои сложные чувства:

– Можешь сказать позже. Как будешь готова, я примусь за работу.

Она поворачивается ко мне, её глаза что-то ищут на моём лице – уж не знаю, что именно. А потом она вдруг наклоняется вперёд, словно собирается рассказать мне тайну. Я тоже машинально наклоняюсь к ней.

– Мы с Найнай… – У неё на глазах выступают слёзы, она осекается. Я хочу протянуть руку и положить поверх её руки, но не делаю этого.

– Я скучаю по ней каждый день, – говорю я, продолжая за неё. – Как она показывала, что любит нас – кормила даже после того, как мы наедались…