Спустя битый час придирчивых и безрезультатных блужданий от конюшни к конюшне Муша начал ворчать:
– Никого мы сегодня не купим, туда-сюда. Этот сопатый, у того грудь отбита. Каждый второй на разбитых ногах! Таких лошадей татары скупают – на мясо и кожу. Обеднела ярмарка… Нечего ловить!
– Постой-ка, Муша. Вот этот жеребчик должен быть из резвых.
Конь и правда был загляденье. Покупатели бросались к нему наперегонки, но тут же и откатывались обратно – очевидно, что бородатый цыган, который его торговал, заломил небывалую цену.
– Съел бы я его глаз! – воскликнул Драго. – Взгляни, Муша, что за коник! Воистину царский, да? Посмотри на его голову! Посмотри на его шею! Ну, счастье нам посылает Господь!
– Верь мне – меньше двухсот червонцев за него не попросят! – рассудил Муша трезво.
Бородатый воскликнул:
– Бери скорее! Лучше не найдешь! Убей меня Бог – не пропадут твои деньги! Плюнь мне в лицо, если я соврал!
Но Муша и так видел, что барышник не врет. Просто ему было жалко денег. С другой стороны, Христофоров представил, как внук его въедет в табор невесты на таком вот красавце – все сразу ахнут!
«Чем черт не шутит!» – решил старик, и торг начался. Цыгане увлеченно махали руками, шумели, крестились и били себя в грудь. То и дело звучали фразы вроде: «Клянусь!» или «Не сойти мне с этого места!».
Гаже, проходящие мимо них, не умели сдержать улыбок, а некоторые вовсе задерживали шаг, чтобы послушать, понимая лишь то, что говорилось не по-цыгански:
– Шестьсот!
– Пятьсот!
– Ядрена-Матрена!
Барышник торговался – что играл на гитаре! Но и Муша с Драго были не промах! А лучше всего был конь – отменной вороной масти, исполнительный и косматый, по прозвищу Серко.
– Э-эх, – махнул рукой барышник, когда цена затормозила на сумме в сто пятьдесят дукатов. – Ваш конь! Берите! Как от сердца отрываю!
Он передал повод Драго, и тот, глядя в крупные недоверчивые глаза Серко, бережно погладил его по гриве и угостил куском сахара, чтобы конь сразу знал: в добрые руки попал он на службу.
Барышник и Муша ударили по рукам и душевно расцеловались, царапая друг друга колючими усами. После этого последовал окончательный расчет, и можно было бы разойтись, однако меняла, который оказался человеком души настолько широкой, что едва ли не гуляка и вертопрах, повел Христофоровых «дро трактай о-гудл тэпопьс», что означает «поболтать под чаек в трактир». Отказаться они не могли, да и повода не искали.
У ворот питейного заведенья отирался блохастый пес.
– Иди отсюда, шарик, – ласково сказал Муша.
Шарик дружелюбно завилял хвостом.
– Насекомые одолели? – спросил старик.
Пес серьезно посмотрел на него, задрав морду.
– Он по-цыгански не понимает, – объяснил Драго и пихнул Шарика ногой. Пес все понял и отбежал. Цыгане вошли в трактир.
Как прошел вечер, Муша помнил неровно, и весь следующий день он проспал, как убитый, да и сегодня заснул в дороге. Сон ему показывал все ту же конную, только на этот раз Муша – еще безусый и безбородый – торговал коня лично для себя. Продавцом почему-то оказался Вэшитко[9], уверявший, что конь у него заколдованный – даже озеро перепрыгнет! Муша поверил и заплатил. Они компанейски развели повода, но в тот самый миг, когда Христофоров уже прыгнул в седло и готовился к тому, чтобы перемахнуть через хоть какое-то, пусть и самое невзрачное озерцо, его разбудил громкий голос Бурти:
– Муша! Муша!
