В новостях сообщалось, что наши черные братья опять обставили нас и весь мир в беге на короткие дистанции. Хотя черными их называть нельзя – нетолерантно! Правда, в мое понимание мира это не вписывалось. Почему вывезенные из Африки в Америку негры должны именоваться афроамериканцами, а оставшиеся на родине вполне положительно относятся к слову негр? Если следовать понятию толерантности, должен ли я обидеться на афроамериканца, если он назовет меня белым братом. Белоевр или евробел было бы намного толерантнее! Любопытно, но даже после называния негров афроамериканцами они не перестали буянить, и в новостях были явные тому подтверждения: расизм в Америке ароматно процветал и обижал бедных негров… Но и в Гарлем соваться без гуталина на морде очень опасно. Зря все-таки людей вырвали с родного материка!
Мои размышления прервал мобильник.
– Хемингуэй? Я звоню извиниться за то, что вчера не смогла покормить с тобой кота.
Я попытался сказать, что прощаю ее в счет будущих подвигов, но получилось лишь невнятное бормотание. После короткого молчания Катя переспросила:
– Максим, это ты?
На этот вопрос я почти легко ответил:
– Иа!
– Что с тобой? – забеспокоилась она.
Собрав всю силу воли, я сумел довольно внятно сообщить:
– Фатальное ранение лица.
– Ты упал? Подрался?! Я сейчас приеду!
– Ага! – почти без «акцента» согласился я.
До приезда Кати я успел позвонить на работу. Начальство предсказуемо осталось недовольно, но дало три дня отгула по поводу выдуманного мной на ходу гриппа. Челюсть весьма способствовала убедительности вранья. А вот диван я застелить не догадался, что позже оказалось очень кстати.
Катя ворвалась в квартиру, окутанная запахом новых «GianMarco Venturi» и отягощенная пакетом с фруктами. Попыталась броситься мне на шею, но, увидев расцветку моего лица, округлила глаза и длинно выдохнула:
– Дрался…
– Да! – гордо подтвердил я. – За женщину!
– За женщину? – нахмурилась Катя. – Она красивая?
– Не знаю… не разглядел…
– И ее рыцарь набил тебе рожу, – констатировала Катя.
– Их было много. И они выглядят не лучше!
Я попытался взмахнуть рукой, чтобы показать, как крушил врагов, но скривился от боли.
– Ребра переломаны! – выставила диагноз Катя и скомандовала: – Немедленно в постель!
Уложив меня и поцеловав в здоровую щеку, Катя принялась выгружать на компьютерный стол бананы, апельсины и яблоки.
– Эти витамины ты должен съесть сегодня!
Я представил себе, как жую яблоко, и застонал.
– Тебе больно?! – всполошилась Катя и бросилась ко мне. – Что у тебя с ребрами?
Ее пальчики скользнули по моему телу. Несказанное удовольствие!
– Здесь огромный синяк!
Я мог бы поспорить, что синяки бывают и побольше, но зачем прерывать такой кайф?
– Я начну тебя лечить отсюда!
Она целовала мою грудь, постепенно спускаясь все ниже и ниже. За такое лечение я готов был расстаться со всей толерантностью и всеми неграми мира, драться каждодневно и даже ломать себе ребра вручную. Когда Катя добралась до самого важного, я судорожно вдохнул. Приоткрыв глаза, я увидел рассыпавшиеся по ее плечам волосы, идущие волнами в такт ритмичным движениям, и выпал из реальности…
Когда мир вернулся ко мне, Катя уже причесывалась перед зеркалом. Я встал и обнял ее сзади.
– Ненасытный Хемингуэй… Мне, между прочим, нужно на работу.
– Немного опоздаешь… – пробормотал я, целуя нежную шейку. – Я тебе должен…
– Должен – отдашь! – убедительно сказала Катя. – Но только после семи. Надо будет обязательно как следует накормить кота!
