Фрагменты - страница 12

– Забота об убийцах – тоже, – возразил Вульф.

– Мы заботимся не об убийцах, – вдохновенно отвечал Хобб, – мы заботимся обо всех: старых и молодых, свободных и осужденных, мужчинах и женщинах. И если один из них окажется убийцей – или два, или три, или сотня окажутся убийцами, – мы все равно будет заботиться о них. – Он невесело улыбнулся, – Мы не позволим им убить кого-то еще, очевидно, – мы не глупцы. Но мы не убьем и их, потому что хотим быть лучше. Хотим найти высшее оправдание нашему бытию. Теперь у нас есть будущее, так не станем же начинать его с убийства!

Зал огласили жидкие аплодисменты, на взгляд Маркуса, некоторые звучали явно вынужденно. Часть людей выкрикивала возражения, но атмосфера в зале изменилась, и было ясно, что спор окончен. Вульф не выглядел довольным, но после прочувствованной речи Хобба явно не рвался настаивать на смертной казни. Маркус хотел посмотреть на реакцию заключенных, но никак не мог их увидеть. Изольда пробормотала что-то себе под нос, и он пригнулся, чтобы расслышать ее.

– Что ты сказала?

– Сказала, что он глупый актерствующий ублюдок, – раздраженно бросила Изольда, заставив Маркуса, поморщившись, отступить. Ему не хотелось в это вникать. Девушка настаивала, что ее связь с Хоббом была добровольной: она многие месяцы была его помощницей, а он красив и очарователен, – но в последнее время ее отношение к нему явно изменилось в худшую сторону.

– Кажется, нам нет нужды продолжать прения, – объявил Товар. – Кто за то, чтобы приговорить Марисоль Деларозу и Камерона Уэйста к пожизненному заключению с работой в сельскохозяйственном лагере Стиллуэлл?

Товар, Хобб и Кесслер подняли руки, мгновение спустя к ним присоединился Вульф. Единогласно. Товар наклонился подписать бумагу, и четверка солдат Сети подошла вывести заключенных за дверь. В зале стало шумно: сотни людей заговорили друг с другом, споря о приговоре, справедливости наказания и разыгранной драме. Изольда встала, Маркус провел ее в коридор.

– К выходу, – попросила Изольда, – мне нужно подышать.

Они шли во главе основной толпы и быстро добрались до наружной двери, обогнав остальных. На улице Маркус нашел скамейку, и девушка присела, поморщившись.

– Хочу картошку фри! – заканючила она. – Жирную, соленую – большую порцию: я хочу съесть всю картошку фри в мире.

– Ты выглядишь, прости, как будто тебя сейчас стошнит, и еще о еде думаешь?

– Не произноси слова «еда», – быстро проговорила Изольда, закрывая глаза. – я не хочу еды, я хочу картошку фри.

– У беременных столько причуд…

– Заткнись!

Толпа, выплеснувшись на газон перед школой, поредела; Маркус наблюдал, как люди либо расходились, либо собирались группками, тихо споря о сенаторах и их решениях. Впрочем, «газоном» это назвать было трудно: когда-то перед школой действительно зеленела аккуратная лужайка, но никто толком не ухаживал за ней уже многие годы, и она превратилась в луг с молодыми деревцами, иссеченный тропинками. Маркус задумался, не он ли косил его последним, два года назад, в качестве наказания за розыгрыш в классе. А потом его кто-нибудь подстригал? Вообще, с тех пор хоть что-то приводили в порядок? Сомнительная честь быть последним человеком, когда-либо подстригавшим газон. «Интересно, в скольких еще занятиях я окажусь последним?»

Помрачнев, он посмотрел через улицу на больничный комплекс с заполненной парковкой. Большая часть города в дни крушения старого мира была пуста – мало кто ел в кафе или смотрел кино в разгар Эпидемии, – но в больнице жизнь била ключом. Старые машины, ржавые и осевшие, с разбитыми окнами и царапинами на кузове, переполняли парковку: сотни и сотни людей, пар, семей, тщетно надеясь, что врачи спасут их от РМ, приехали сюда и умерли здесь, как и все врачи. Выжившие, поселившись в Ист-Мидоу, расчистили клинику в первую очередь – это была отличная больница, одна из главных причин, почему люди выбрали именно Ист-Мидоу как место для поселения, – но до парковки ни у кого не дошли руки. Так последняя надежда человечества оказалась с трех сторон окруженной лабиринтом из ржавого металла, одновременно свалкой и кладбищем.