– Этот вариант оказался неудачным по одной-единственной причине, – отчеканила Тюренн. – Тебе просто не хватило таланта. Дело в тебе, а не во мне!
Клод побледнел.
– Но во время самого конкурса ты говорила иначе! – вырвалось у него.– Там ты со всей убежденностью предрекала мне победу, говоря, что я – лучший!
Напомнив Шанталь Тюренн о ее собственных словах, сказанных ранее, Клод невольно задел женщину по одному из самых болезненных мест.
– Да, я говорила что-то такое, – задыхаясь, процедила она. – Но я говорила это только для того, чтобы морально поддержать тебя. Я же видела, что с тобой на самом деле происходит.
– Ты не права… – покачал головой скульптор.
– Ты решил спорить со мной, чтобы окончательно унизить меня? Ты не желаешь признать собственную неправоту и из-за этого выставляешь меня на посмешище? Но я не буду этого терпеть!
Она развернулась и решительно пошла к двери.
– Шанталь, – позвал ее скульптор, – Шанталь, остановись!
Женщина на мгновение замерла. Она кусала губы.
– Или я, Клод, – произнесла она таким тоном, каким судья произносит окончательный приговор, – или все другие женщины.
– Но ведь речь идет только о моделях! – несчастным голосом попробовал возразить ей скульптор.
– Либо ты прогонишь всех других женщин и снова будешь лепить свои скульптуры только с меня, – произнесла она, – либо я уйду от тебя. Навсегда.
– Шанталь… – горестно выдохнул Клод. – Шанталь, что на тебя нашло. Почему ты говоришь такие слова…
Но входная дверь уже хлопнула. Шанталь Тюренн исчезла.
Клод Дешанель вскочил с кровати рано утром, точно подброшенный незримой пружиной. Он чувствовал, что все его тело пронизывает одно желание – как можно скорее пройти в мастерскую и вновь ощутить под своими ладонями ожившую поверхность статуи Адриенн Тассиньи, вновь прикоснуться руками к гипсу.
Влетев в мастерскую, Клод подбежал к залитому ярким солнечным светом изваянию Адриенн Тассиньи. Он окинул его взглядом, полным неподдельной страсти и предвкушением радости от предстоящей работы – и вдруг почувствовал, как всего его тело, точно болью, пронзило небывалым смятением. Черт побери… сегодня изваяние почему-то уже совсем не казалось ему не полным ни обаяния, ни тайны, ни нежности. Это было просто холодное и твердое нагромождение масс гипса, не вызывающее никаких ответных эмоций. Масс гипса, соединенных воедино умелой, безусловно искусной рукой, но не ставших от этого ни прекрасными, ни будоражащими глаз и воображение.
«Это фиаско, – пронеслось в голове Клода Дешанеля. – У меня ничего не получилось».
Он вновь внимательно посмотрел на изваяние, до боли кусая губы. Нет, все было бесполезно. Была отличная модель, был привычный гипс, была изнуряющая, до боли в кончиках пальцев, работа – но не было того результата, о котором он мечтал и которым он грезил.
«Это какой-то рок, – подумал он. – Он не перестает преследовать меня».
На столе пронзительно зазвонил телефон.
«Это Адриенн Тассиньи, – пронеслось у него в голове. – Наверное, хочет уточнить, во сколько ей прийти сегодня».
Телефон продолжал звонить. Клод Дешанель закрыл лицо руками. У него не было сил снять трубку. Он мечтал лишь об одном: чтобы проклятый аппарат наконец замолкнул, чтобы его оставили в покое.
Наконец, телефон замолчал. Но обступившая Клода Дешанеля теперь тишина была еще тягостнее. И в ней точно слышался незримый голос, с монотонной безжалостностью твердивший ему: «Ты не сумел сделать это. Ты не смог. Ты проиграл».
