Барон решил что лучше будет сказать правду, как ни боялся он за ее слабое сердце и крутой нрав. Начал издалека.
– Знаешь, его вчера угораздило поранить плечо, – сказал он тихо, чтобы его слышали только в кругу своих. – Сейчас он еще спит, еще семь часов только… вчера поздно… – запнулся затруднившись подобрать слово относительно того как Франсуа прибыл, не желая в тоже время выдать волнение в голосе.., но баронесса, не слушая его, как подхваченная с места, уже направилась в сторону подъезда, куда пришлось устремиться за ней и ему.
Рено, прежде чем направиться вслед за ними, подумал: «Успеют они тронутся до восьми, или она вообще не поедет?» А направившись решил, что ему нужно бы поспешить, чтобы успеть попасть в комнату, в гущу событий, иначе ее заполнят, так что и не пробьешься. И чтобы успеть, он проворно работал руками, а главное ногами, и пробился в переднюю дверь галереи, куда никто не заходил, так как все устремились в главный вход.
Барон вел супругу за руку, стараясь успокоить от треволнений. В ту комнату они вошли, когда Рено был уже там и отнимал прильнувшую к больному Франсуа Анжелику, как-то уж очень близко к сердцу воспринявшую его немощное состояние, и то что он не может даже голову поднять.
– Что с тобой, мальчик мой! – кинулась баронесса к нему вся в слезах, вконец оттеснив Анжелику, нисколько не скрывавшую своих чувств, под смешки окружающих.
– Да не беспокойтесь, матушка, это пустяк, – правильно понял нужную политику потерпевший.
И хотя Рено хорошо укрыл, а вернее закрыл все бинты и повязки, баронесса все равно почувствовав запах, вскрикнула и схватилась за сердце.
Барон подумал, что Франсуа следует рассказать все как было, он и сам послушает и людей это насторожит. Того же хотели и аббат Витербо и Рено.
– …Вчера вечером я охотился на уток, вдруг слышу кто-то по тропинке коня ведет. Сначала я подумал что это Бертон, а это оказался совсем не знакомый человек… Я спросил его, что его сюда занесло? А он говорит, что заблудился и спрашивает чей это замок? Ну я и сказал, что моих родителей. Он посмотрел что у меня в руках только незаряженный арбалет, сразу вытащил из-за пояса свою шпагу, я только и успел увернуться, стал отбиваться арбалетом, так он мне его в щепки разбил… сказал кончать сопротивляться, но я ему остатки в лоб запустил… Он закрывая лицо рукой кинулся на меня… воткнул клинок в плечо… – рассказывал Франсуа, чуть не потеряв спокойствие при воспоминании боли проворачиваемого в теле клинка, и особенно рези, от вынимания… – Потом я еще слышал крики Бертона, а этот человек охая сел на коня и ускакал.
Было понятно, не появись Бертон в тот момент на тропинке, бандит не испугался бы и ничто бы не помешало ему до конца довести свое дело.
Но все, слава богу, так хорошо закончилось! Бертона благодарили, и Франсуа в том числе, что было для старика особенно трогательно.
Заслужил комплиментов от Рено и сам Франсуа:
– Отчаянный парень! Деревяшкой против отточенной стали отбился.
Сейчас барон уже никуда не торопился, наоборот тянул время с отъездом, давая баронессе успокоиться.
И стратегия удалась. Сначала она было засопротивлялась отъезду, но Рено и Франсуа тоже стали просить ее ехать и она в конце концов согласилась.
К пол-девятому попрощавшись по последнему разу и рассевшись, они тронулись.
Кабриолету было определено место в середине вереницы, между рыдванами, в каждом из которых находилось по четыре вооруженных, не считая кучеров, да еще двое на облучке и крыше кабриолета, вместе с вооруженным кучером и Рено внутри.
