Не мало было и этого, но когда граф д’Олон принялся считать, у него от первых же прибавлений дух захватило. Считал он вслух и при помощи пальцев / по числу камер /, о численности каждой из них поочередно спрашивая и с усилением воли худо-бедно прибавляя к общей численности начавшиеся увеличиваться от девятнадцати моряков. Количество бежавших становилось ошеломляющим, удивляя вдобавок к экстравагантной операции. Необходимо было прибавить еще и аббата Витербо и Бертона, его и Баскета, что вместе составляло уже под восемьдесят, но не успел он сосчитать точно, чувствуя что еще кого-то упустил, как Франсуа недоуменно спросил:
– А где Ковалоччо, я его не видел.
Ковалоччо, который первым подал идею побега на корабле, и в какое-то время являвшегося душой заговора, его-то как раз среди них и не было! Граф д’Олон помрачнел, подумав о полковнике Беккендорфе… может тот что с ним сделал? Неспроста он пришел. Сказал Баскету тащить вина, все какое есть и рюмки.
Капитан де Фретте взял слово, после того как было решено на ночлег использовать сено из конюшни, разложить по краям у стен. А постелить и укрыться, кто своим, а для кого и можно конфисковать у англичан. Все равно одеяла у них лежат неиспользованными. Но внимание с дел хозяйственных: сена и одеял переключилось на то, что сейчас собирался сказать де Фретте.
– Я так думаю, господа, что Мальорку нужно исключить из наших планов, потому что в первую очередь от нее нас попытаются отрезать. Будет не хорошо, если рассветет и перед нашим носом окажется настоящий боевой фрегат. Так что не будем испытывать судьбу, лучше попытаемся обмануть их и свои расчеты. Я предлагаю во Францию сначала не идти, а выбрать путь по ветру, хоть и самый дальний. Но верный!
– Одобряем без возражений. – поддержал граф д’Олон, который все еще находился под воздействием хмеля и готов был похлопать выступлению оратора, – Веди нас, командир, капитан и командир, по-ветру!
Баскет притащил две корзины старинного вина с рюмками, но не успел он выйти отнести к остальным, как вбежал / чуть не сбив его / вахтенный, посланный боцманом Тендором с сообщением, которое подняло всех на ноги и выбросило на палубу у носа корабля… И хотя в синеватой темноте вдали не было ничего видно, как раз это и превносило в душу каждого нескрываемую радость, заставляя кого кричать и обниматься, а кого разливать по рюмкам вина, в предвкушении простора и свободы.
– Боцман, спускайте все паруса! Господа, мы выходим в открытое море!
Мало-помалу сильное чувство восторженности сменилось усталостью от нее и беглецы разошлись устраиваться на ночь. Из происшествий той ночи Франсуа помнил только то, что долго не мог заставить себя пойти спать и пошел только когда облака в ночи стали белыми. Д’Олон предоставил им свою каюту-спальню, кто успел тот занял там места, он же осторожно войдя, столкнулся лишь с креслом, спать в котором никто не покусился и шевалье занял его, но прежде чем привычно в нем развалиться и уснуть, предварительно вынес в залу, где просторнее и свежее.
Проснулся почти что вместе со всеми и сразу же побежал наверх справиться у капитана… В глаза бросилось обилие ослепительно-яркого света и прохладный ветер с гонимыми облаками. Первый же взгляд по сторонам показал, что море кругом чисто, никто за ними не гонится и никакой видимой опасности не существует. С таким-то благодушным мнением он и подошел к де Фретте, но и по первому впечатлению сложившемуся о нем было видно, что тот озабочен, как и стоящие возле него все, на той же палубе, возле носа корабля. Весь вид де Эльяна, напряженно всматривавшегося через длинную подзорную трубу вдаль, говорил сам за себя довольно неприятно.
