– Вы очень напряжены. – Он был прав, ты буквально чувствовала каждую кость в своём теле. – Постарайтесь расслабиться. – Доктор Ч. запустил метроном, и комнату наполнил столь знакомый тебе звук. Звук из детства, когда ты занималась под него на фортепиано.
– Нет, – сказала ты, – не надо.
– Это поможет вам…
– Нет, – отрезала ты.
Метроном мог использоваться не только в музыке. В умелых руках он был способен на многое. Кого-то он успокаивал. Кого-то гипнотизировал. Ты не хотела его слышать. Не в твоём восприимчивом состоянии. Не по решению доктора Ч.
– Хорошо.
Он остановил метроном и снова сел за стол. Снова вооружился любимыми блокнотом и ручкой.
– На сегодня остался последний вопрос, – сказал он.
И замолчал.
Ты ждала, но он ничего не спрашивал. Ты заметила, как он мельком взглянул на часы, словно отсчитывая время. И продолжил молчать. Что-то было не так. Он вроде бы хотел, чтобы ты расслабилась, но вёл себя так, что ты только больше нервничала. Ты не осознавала, но была сейчас маленькой игрушкой в его руках, слишком лёгкой, чтобы устоять на ладони при сильном порыве ветра. Резкое дуновение – и ты, накрученная молчанием, ожиданием и напряжением, упадёшь прямиком в объятия искренней реакции. Вздрогнув от неожиданности, сбросишь наручники лжи. И уже не сможешь надеть их обратно. Не сегодня.
Нужен лишь правильный вопрос.
– Что для вас любовь? – резко спросил доктор Ч.
А он хорош, подумала ты, действительно вздрагивая. Потом вздохнула. Он всё ещё хочет понять. В самом деле пытается. Но он не поймёт. Ты не сможешь объяснить.
– Боюсь, я не смогу ответить, – сказала ты.
– Боюсь, вам придётся. Ведь мы так договорились, – щёлкнул он ручкой раз, потом другой, словно приготовившись записывать. Поднял на тебя глаза, когда твоё молчание подзатянулось.
– Нет, – тихо сказала ты, встретив его взгляд. – Давайте про что-нибудь другое.
– Интересно, – сказал доктор Ч., в последний раз щёлкнув ручкой и положив её на стол. – Вы могли бы сказать что угодно, соврать, если не хотите говорить то, что чувствуете, но вы просто отказываетесь отвечать. Почему?
– Не знаю, – ответила ты.
Ложь.
– Думаю, знаете. И вам придётся мне рассказать. Вы сами на это согласились.
Ты помолчала, думая, что же на это ответить.
Дай ему то, что он хочет.
– Мне просто сложно это сформулировать.
Правда.
– Я помогу вам, – доктор Ч. с энтузиазмом пересел поближе к тебе, в кресло напротив, не забыв приглушить свет в кабинете. – Закройте глаза.
Господи.
– Это обязательно?
– Конечно, – серьёзно кивнул он. – И не открывайте, пока я не скажу.
Ты подчинилась.
Вы погрузились в тишину. Ты почти не дышала, не желая нарушать её. Доктор Ч. по-прежнему сидел напротив тебя. О чём он думал, смотря на твоё лицо? Ты хотела бы открыть глаза и обнаружить, что он исчез. А ещё лучше – что вместо него сидит твоя любовь. Что бы ты только ни отдала за это…
– Теперь, – негромко, даже как-то успокаивающе сказал доктор Ч., – подумайте ещё раз. Как бы вы продолжили фразу «любовь – это…»? Не торопитесь.
Ты глубоко вздохнула. Его голос нарушил идиллию в твоей голове. Здесь был только доктор Ч. Твоей любви здесь не было.
– Это… – неожиданно для себя заговорила ты, потом осеклась. Что он сделал? Почему тебе хочется ответить? Доктор Ч. не проронил ни слова, не желая тебя сбивать.
Это…
– Стихия.
– Ещё, – сказал доктор Ч. – Что это ещё?
– Это то, перед чем все равны.
