Сухов долго не отвечал. Затем, допив безнадежно остывший кофе, глубоко вздохнул и, стараясь не смотреть Мите в глаза, перешел на полушепот. Притом что ближайшие посторонние уши располагались не ближе десяти – двенадцати метров.
– Возможно, я сейчас озвучу тебе прописную истину, но в больших сложных комбинациях почти никогда не удается избежать сопутствующих жертв. Согласен?
– Допустим.
– А тут… Тут игра большая. Ты пойми: дело не в локальной антитеррористической операции, пусть даже и масштабной. Дело не в том, что группировку «Катаиб Тахрир аш-Шам», ту её часть, что в Дамаск подтянулась, почти всю вырезали. Ну, группировка. Ну, крупная. Но их тут… Сам знаешь, до Пекина раком не переставить. В одних названиях запутаешься, тем более что они их всё время меняют: то под одно знамя встанут, то под другое.
– А в чём тогда прикол?
– В том, кто деньги даёт этим уродам. Сами по себе они бы долго не провоевали. Деньги – кровь войны. Содержать «лучшую в мире пехоту», как на Западе пишут, дело накладное, а на разном шир-мыре ты таких денег не сделаешь. Здесь нужны финансы госуровня! Стало быть, и дело в позициях государств. Государств Залива прежде всего… Турции, Израиля… Франции. Англии. – Сухов вытянул из лежащей на столе Митиной пачки сигарету. – Продолжить?
– Не надо… Ну и как ты думаешь… Эта… Западня… Повлияет на позицию? Хоть чью-то?
В ответ Николай пожал плечами, закурил.
– Ясно. Что ни хрена не ясно, – считал ответ Митя. – А где президенты? Наш и сирийский?
– В Латакии. В самой спокойной здесь провинции. Туда даже боевики своих жен с детьми отправляли.
– На нашей базе? Хмеймим?!
– Ты слишком многого хочешь от простого научного консультанта, – вяло возразил Сухов.
– Научного… Если бы я не знал тебя всю сознательную жизнь…
– Никак и тебе под моим пиджаком погоны мерещатся? Это Восток, дружище. Я тебе много раз говорил – здесь всё не так, как кажется. А за одну ночь всё может трижды перемениться.
– Да я все понимаю… Просто… Я уж думал, совсем зачерствел, а тут… Сердце ноет… Столько лет Пруденс не видел, и тут… Приходи кума любоваться… Дэнс… Она хорошая была… Даром что пиндоска…
Кровь бросилась Мите в лицо. Выбросив вперед правую руку, он через стол ухватил Николая за лацкан пиджака и, чуть подтянув к себе, зашептал отчаянно, с болью:
– Коля! Но ты ведь правда не знал?! Иначе ты ведь предупредил бы меня, правда?!!
– Уймись! Я НЕ ЗНАЛ! – Неуловимо ловким и резким движением Сухов сбросил Митину руку. – Да, чувствовал, что что-то не так… Но так я тебе об этом ещё в Шереметьеве сказал, забыл?
Соглашаясь с правотой приятеля, Митя виновато отвел взгляд.
– Я всё понимаю, Митя. Но… Сегодня моя страна – наша с тобой страна – серьезно выиграла. В бесконечно долгой, очень тяжелой жестокой игре. И ценой этого тактического, но важного выигрыша стали человеческие жизни. – В углах губ Сухова легли жесткие скобки морщин, выдавая минимум неравнодушие. – Плохих людей. И хороших. В основном – сирийцев. И ещё жизнь американки. Да, хорошей американки, спорить не буду. Но знаешь, Митя… Если ценой жизни одной хорошей американки…
– Стоп! Тормози, Коля! Не надо, не сейчас. А то, боюсь, далеко зайдём.
– Прости. Я не хотел тебя обидеть.
– Обиженных в жопу трахают.
– Вот-вот. Вот я и не хотел бы, чтобы в жопу трахали мою страну. Я, Митя, хоть и востоковед в штатском, но на свою страну работаю, а не на чужую!
