Фронтовой дневник (1942–1945) - страница 22



Кто пойдет, кто нет – неизвестно, все держится в тайне, но, по слухам, человек десять будет направлено на передовую или в военкомат. Я подозреваю, что и меня, очевидно, не хотят брать. Я рапорта не подавал, но знаю, как неугоден командованию за свою прямоту и наблюдательность. Я вижу все их жульнические махинации, и они это понимают. Они готовы любыми средствами от меня отделаться, но только отделаться так, чтобы я не остался в живых и не разоблачил потом их. С этой целью они меня уже 10/XI посылали на передовую в бой, но, к их досаде, я вернулся невредимым. Что сделают со мной сейчас, не знаю. Возможно, возьмут с собой, зная, что по состоянию здоровья я не вынесу этого похода, и меня можно будет пристрелить по дороге, или снова направят на переднюю линию. Но что-то замышляется. Например, сегодня комиссар приносил и раздал ребятам гранаты, а мне не дал. Вчера должен был дежурить Аксюта, однако назначили меня. Расспрашивали обо мне медсестру Терещенко.

Интересно, что изменит во всем Верхнежировский. Горский сказал, что он будет беседовать с бойцами и обязательно со мной. По дороге якобы он сказал, что «единственно умный и порядочный мужик в отряде – это Цымбал». Горский, Науменко Д. и др. рассказали ему, что меня совершенно затравили.

Уже две недели я страдаю желудком. Ужасный понос и боль.


У хозяйки белую кошку с черным пятном зовут Снежинкой, большую белую свинью – Симой, красноватую телушку – Милой, корову – Машей, маленькую трусливую собачонку – Бушуй.


Забыл написать о Реунове. Это бывший управляющий Ейским базаром. В батальон он почти не ходил – прикидывался больным. С батальоном отступал в качестве помощника начальника снабжения. Шкурник и трус. Пятов его взял начальником снабжения. Когда после Пятова оформился отряд, Реунов не принял присягу и, кажется, симулировал сумасшествие, или в самом деле заболел, т. к. его пугали расстрелом за выпитую бутыль спирта, в распитии которого участвовал и он, и за который отвечал. После ухода отряда он сбежал из лагеря, ночью был ранен часовым на МТС59 в Афипсе60, а впоследствии штабом куста расстрелян.


17 ноября 1942 г., Крепостная

В газете дней 10 тому назад я прочел статью о гибели своей ученицы 2‑го класса педучилища Клавы Недилько. Она у Вострикова была медсестрой и погибла на фронте юго-восточнее Новороссийска. В статье говорится о ее самоотверженности, героизме, патриотизме. Погибла она так. Связист восстанавливал связь и был ранен. Она поползла к нему. Умирая, он беспокоился, что не восстановил связь. Она стала восстанавливать, тут ее и убили.

Верхнежировский принес ряд статей из газет. Одну о тех ейских комсомольцах, которые неоднократно посылались зимой в Таганрог по льду. Все они погибли. Статья представляет выдержки из дневника немецкого офицера, ловившего, пытавшего и расстреливавшего ейских комсомольцев в Буденновске около Таганрога. Статья написана Эренбургом61.

Другая статья написана рядом военврачей и называется «Удар». Она состоит из письма какой-то Лиды из Саратова своему мужу Валентину в действующую армию и ответа группы военных врачей. Лида в «лирическом тоне» пишет своему мужу о том, что она полюбила другого и благословляет его жить счастливо под ярким солнцем холостяка. Военврачи в мягких тонах называют Лиду шлюхой, а ее нового мужа подлецом. Эта статья напомнила мне собственную жизнь и поступок Марийки и Якова