– Зашиваем, – скомандовал Гулянин? – Подайте кетгут… Теперь иглодержатель. Салфетки…
Таня Горюнова точно выполняла команды. Подала саморассасывающийся хирургический шовный материал, затем протянула салфетки.
Ещё немного, и Гулянин уверенно заключил:
– Ну вот, кажется, всё. Будет жить!
Сколько раз ему ещё придётся повторять эту фразу!
Неспеша отошёл от стола, снял перчатки, сменил халат на чистый. Он был доволен. Удалось сделать всё, что необходимо и заключить уже с уверенностью: боец будет жить.
– Товарищ военврач третьего ранга, – доложил санитар. – Здесь ещё один тяжёлый…
Снова короткий осмотр и снова команда:
– Готовьте операцию.
И вдруг рёв пикирующих бомбардировщиков, свист падающих авиабомб. Гулянина бросило в сторону, треснули мачты палатки, посыпалась земля.
Выбравшись из-под обломков, Гулянин поспешил к послеоперационному отделению, но на его месте была воронка.
Подбежал Миша Стасин.
– Наши все целы! – сказал он. – Только палатку сорвало. Сейчас восстановим, – и осёкся, взглянув на воронку.
– Здесь и артиллерист, которого я только что оперировал, – тихо сказал Гулянин. – Совсем мальчишка… Э-эх…
Он тут же взял себя в руки и спросил:
– Подготовили тяжелораненого?
Но никто не ответил. Гулянин и сам увидел: там, где стояли носилки, тоже зияла воронка.
Подошли очередные машины, работа продолжилась.
Невдалеке стучали зенитки; шипя, врезались в воду осколки. Иногда бомбы падали совсем близко, но теперь на это никто не обращал внимания. На операционных столах менялись пациенты с самыми различными повреждениями. У некоторых к ранениям, полученным в бою, добавлялись вторичные – после атак «мессершмиттов», охотившихся за санитарными машинами, как за наиболее безопасными целями.
Что поделаешь? На русскую землю пришла «просвещённая Европа», давно уже определившая своими европейскими ценностями варварство, бессовестность и бесчеловечность.
Первые трое суток словно слились в один бесконечный трудовой день без отдыха. Да собственно отдыха была ждать неоткуда. Обстановка осложнялась с каждым часом.
Стойко держалась гвардейская стрелковая дивизия, но кое-где на флангах противник потеснил соседей. Его танковые и моторизованные части вышли на оперативный простор и, несмотря на огромные потери, стали продвигаться к Сталинграду.
К исходу третьего дня остров подвергся артиллерийскому обстрелу. Разведали-таки европейские «сверхчеловеки», что там находится медсанбат. Земля заходила ходуном. Снаряды рвались возле палаток, свистели осколки.
– Раненых в укрытие, – приказал командир медсанбата Кирилов. – Ускорить эвакуацию в госпитали.
И ещё одно распоряжение, непременное для прифронтовых медицинских подразделений и учреждений:
– Дежурным бригадам оставаться на местах. Продолжать работу!
Никто из медиков и не собирался уходить в укрытия, ведь приток раненых не прекращался и во время бомбёжек, и во время артобстрелов. Практически всем, кого привозили, требовалась немедленная помощь.
Огромные двухмачтовые палатки медсанбата местами превращались в решето. На операционные столы всё чаще попадали и медики.
– Помощь оказывать только остро в ней нуждающимся, – распорядился Кирилов, зайдя в палатку приёмно-сортировочного взвода. – Всех, кто подлежит транспортировки, немедленно отправлять в госпитали.
– Но ведь и остронуждающихся много, очень много – сказал Гулянин.
– Вижу, но пока нет указаний на перемещение медсанбата, хотя, конечно, здесь работать больше уже нельзя.
