Подняла свиток и мысленно повторила: «Брюс. Джейкоб Брюс». Какая-то тоненькая струнка отозвалась во мне. Я уронила свиток на стол.
Между раздвинувшимися рулончиками запись другим подчерком, начинающаяся с неразборчивой даты, но год виден четко – 1567. «Дошли слухи, что один из наших сородичей в далекой Скотландии вынужден принять на себя обед замораживания. Причины неизвестны достоверно, но говорят, что был обманут людьми и погубил свою истинную пару, которую не успел принять. Надеюсь, драконьи боги помогут ему дождаться её возрождения».
Автор отделался простой констатацией факта. Странно, что через сто шестьдесят семь лет мой предок оплакивал друга, а в год смерти просто констатация факта. Да уж к свитку явно приложили руку разные родственники – всем кому было не лень писать.
Я скрутила свиток и положила в шкаф, закрыв на замок. «Спасибо предки!» – поблагодарила мысленно. Значит, Джейкоб Брюс.
Вышла в кухню, где па сидел с тоскливым видом над кривым бутербродом. Рассказала ему о том, что поведал свиток. Он вроде оживился, но всё равно казался впадающим в анабиоз.
– Па, тебя не растормошить!
– Нет, у тебя это очень хорошо получается. Я замерзаю. Когда она вернётся?
– Па, пойдем к нам! Зачем тебе здесь сидеть?
– Не могу. Сейчас его время…
– Мне поторопить маму?
– Не надо.
Я сделала ему чаю, заставила выпить, съесть бутерброд, а потом проводила в спальню и укрыла одеялом.
– Это не линька? – спросила я, осенённая внезапной догадкой.
– Нет. Это моя реакция на отсутствие Лены рядом и отсутствие ощущения связи с ней. Ничего ей не говори. Она вернётся через неделю. Я продержусь. Купу приходится держаться дольше.
Сначала я присела на пол возле кровати, взяла па за руку и, прислонив голову к кровати, сидела так, пока не почувствовала, что засыпаю. Тогда я перелезла через падю, накрылась пледом, прислонилась к его спине и мгновенно уснула. Мне было так спокойно и уютно, как не было уже давно. Я вспомнила, что в детстве, когда сбивала коленки или прищемляла пальцы, то бежала к паде-Зилю, он меня обнимал или дул на больное место, и боль уходила…
Проснулась у себя в номере под домашним пледом. На часах одиннадцать утра. Падя перетащил – я улыбнулась. У него там сейчас три часа ночи.
Запел гаджет. Мама. Они с Купом уже на пляже. Когда я буду? Пообещала быть через полчаса.
Но сначала позвонила Майку, чтобы узнать о наших планах на сегодня. Оказалось, что планов никаких нет. Поскольку мы уже неплохо сыгрались, то он дал нам небольшой выходной. Поэтому сегодня собираемся в концертном зале в пять вечера, до семи успеем прорепетировать. Сказала ему, что иду на пляж сёрфить.
Умылась, расчесалась, надела купальник, лайкру и шагнула на пляж, на наше обычное место. К счастью, родители были там и очень страстно целовались под пляжным зонтиком.
– Гм! – громко сказала я. – Ма, па! Я уже здесь!
– Привет! – ответили они хором, отстраняясь друг от друга.
– Вы уже сёрфили?
– Да, разочек, – сказала мама.
– Пойдём! Вы, кстати, мою доску взяли?
Родители переглянулись.
– Можешь взять мою, – опять сказали хором и рассмеялись.
– Так, с вами всё понятно, – взяла ближайшую доску и направилась к морю.
– Эгнес! Эгнес!
Повернулась на голос – Майк Ост собственной персоной. В костюме для сёрфа и доской в руке подбежал к нам, ослепляя улыбкой.
– Дядя Куп, тётя Лена, приветствую! – пожал руку Купу.
– Майк, рада тебя видеть! – мама легко вскочила и расцеловала парня в щёки. – Как ты вырос!
