Мимо ее полка-места всю дорогу сновали помятые пассажиры, с тамбура тянуло запахом сигарет. Дверь туалета хлопала не переставая, но Люба ехала в собственных мыслях. Не предупредив родителей о прибытии, она ставила свое возвращение в весьма сомнительную ситуацию, к тому же, для того, чтобы попасть в город нужно получить разрешение коменданта. А без письменного уведомления кого-нибудь из членов семьи комендант мог и отказать во въезде. Вся в сомнениях и невеселых раздумьях, Любаня тряслась на своей верхней полке.
Отдельной станции с названием Фрунзенск в природе не существует, как отсутствует на картах и город с таким названием, вместо нее была грузовая технологическая станция с названием Подлесная, где поезда дальнего следования проходили беглый станционный осмотр и заправлялись питьевой водой. Двери вагонов во время стоянки на станции пассажирам не открывали, да и стоянка там редко превышала интервал более пятнадцати минут. Для того, чтобы покинуть поезд, Любане пришлось побеседовать лично с поездным бригадиром. Письменного разрешение на руках у нее не имелось, но после пяти минут слез, мольбы и уговоров краснолицый, усатый здоровяк соизволил набрать номер коменданта станции и тот выслал наряд для встречи. Наряд состоял из одного полицейского, в сопровождении двух вооруженных солдат, никого из встречающих Любаня не знала. Но в душной комнате, расположенной на втором этаже здания вокзала, девушку встретил знакомый с детства друг отца – улыбающийся дядя Лёня.
Леонид Васильевич за два года совершенно не изменился, разве что набрал лишние килограммы, но его солидную мужскую фигуру они не сильно испортили, чего никак нельзя было сказать о Любане.
– Ну здравствуйте, Любовь Николаевна! На время к нам приехали, или как?
– Или как, – не сдержав улыбку, ответила Люба, – надеюсь, что так. Но я о своем приезде заранее не предупредила, это ведь не будет проблемой, дядя Лёня?
– Нарушаете, Любовь Николаевна! – сурово ответил комендант, но его глаза говорили обратное.
– Ну, вот я и дома! – подумала Люба. Она попыталась оживить в памяти такое родное и знакомое лицо Игоря и вдруг поняла, что совершенно его не помнит. Она помнила Питер, помнила его улицы и дома в тех местах, где ей часто приходилось возвращаться домой с работы, помнила запах станций у питерской подземки, да-да, для Любы каждая станция имела свой собственный, неповторимый питерский запах, не слушая диктора, с закрытыми глазами, девушка могла безошибочно определить станцию, где находится, но лицо и квартира бывшего мужа навсегда стерлись из Любиной памяти.
– Надо же! Целых два года я думала, что обретаю свободу, а прожила, как в бреду…
– Ну будет тебе, будет! – заботливо похлопал по плечу улыбающийся Леонид Васильевич, – отец побурчит и примет, ну ты же знаешь его!
В «Бородаче» было шумно. Крутящиеся шары цветомузыки пестрили ярким, мигающим светом, лезли в глаза, заставляя Кирилла противно морщиться, – эдак и до мигрени не далеко, а настроение и без того паршивое. Молодой человек не любил дни рождения – хорошие подарки все равно не подарят, приходилось сидеть и делать вид, что тебе очень весело. Настоящих друзей у него было немного, а вернее сказать – почти никого, кроме Борика, разумеется. Борик, впрочем, сам в друзья никогда не набивался, но так случилось, что кроме него Кирилл совсем ни с кем не общался, естественно, не считая работы. По настоящему его звали Вячеслав Борисов, но, ни настоящее имя, ни его фамилия, Борику совершенно не подходили. Это он вытащил Кирилла посидеть в баре, а заодно и сыграть в боулинг, – не сидеть же тебе одному дома в свой день рождения?!
