2.1. Возникновение теоретических систем, их отношение к цивилизациям
Если нравственные идеи – идея права, справедливости и добра – существуют в нас лишь как регулятивы, если в нашем чувстве есть только предрасположение гармонировать с ними, то рождается вопрос: каким образом человек наполняет содержание регулятивов в действительности и что он ищет в теориях о праве и нравственности?
В указанных теориях человек стремится отвлеченным путем или дойти до абсолютного содержания этих регулятивов, или доказать их опытное происхождение. В первом случае наша аргументация прямо опирается на осознанное нами или неосознанное единство духа, на полную гармонию, в которой должны находиться все его идеи и понятия. Тогда наше сознание отражает лишь необходимость полноты бытия в себе предвечного Духа, в котором все идеи находятся в гармонии, так как они составляют как бы элементы его единого существа.
Эта гармония всех идей и понятий нашего духа есть наше глубочайшее убеждение, необходимое условие всякой нашей аргументации, ибо если сознательно или бессознательно мы отвергали ее существование, то любая аргументация для нас самих потеряла бы всякую возможность достоверности.
Психически всякий акт нашего мышления распадается на два акта – логической аргументации нашего ума и представления этой аргументации на суд сознания, соглашающегося с ней или не соглашающегося. Наше сознание не абсолютный и непогрешимый судья, но для нас – необходимый беспристрастный свидетель или, лучше сказать, третейский судья, которого мы естественно избираем, для того чтобы определить, достаточна ли аргументация нашего ума.
Сознательно или бессознательно, но непогрешимым судьей, владеющим необходимой истиной, мы признаем лишь ум в полноте и целостности его идей и понятий, притом единственный для всех. Всякий раз, стараясь убедить другого в неверности принятых его сознанием положений, мы стараемся доказать ему, что он не учел в основаниях или последствиях принятых им положений какое-либо существенное звено, которое мы вставляем, подразумевая, что при целостности и полноте положений его ум также непогрешим в заключениях, как его сознание в соглашении с ними. Но если от этих положений мы обратимся к вопросу, откуда ум берет аргументацию для убеждения сознания, то едва ли можно оспаривать, что она также двояка. Рассуждая о свойствах и отношениях предметов внешнего мира, мы стремимся все свести к основаниям или фактам, в которых мы положительно убеждены, доказывая, что рассматриваемые положения находятся в согласии с признанными основаниями или противоречат признанным основаниям или фактам. Эти основания покоятся обыкновенно или на индукциях, которым не было ни одного противоречивого факта, или на дедукциях, выведенных из неоспоримых индукций, а в отношении фактов покоятся на единстве нашего духа, при котором известное явление всегда одинаково действует на наше сознание, т. е. последние основания этих индукций и дедукций кроятся все-таки в единстве свойств нашего ума – пункт, к которому все сводится.
