– Мне нравятся твои ноги, – вздохнул на это Мару.
Это была ложь. По многим причинам. Даже я понял, бесконечно далекий от того, чтобы соображать в числе первых. Но Сцилла молчала. Ольга отдернулась:
– Хам!
Мару откашлялся.
– Все потому, что ты не ходишь с нами на пляж.
– Но как? – растерялся я. – У Минотавра ни разу не получалось.
Ольга цыкнула. Мару это развеселило.
– Я не такой гордый.
Он примирительно покосился. Ольга мрачно повторила:
– Хам, – и, подумав, добавила: – Не гордый, но хам, – и еще сказала: – Ты дурнеешь, когда проводишь с ним много времени.
Мару согласился по всем пунктам.
– И? – Ольга сцепила руки на груди.
Он безмятежно улыбнулся.
– Я способен оценить только те ноги, какие видел без одежды. Такое уж у меня недоверчивое воображение. До того я могу представить любые ноги, примерить их к тебе, сказать об этой конструкции правду или солгать – но это не будет иметь отношения к объективной истине. А вот если Михаэль скажет, что ему нравятся твои ноги…
– О нет-нет! – Я поспешно вскинул руки. – Не втягивай меня в это!
Мару рассмеялся, Ольга фыркнула. Дождь вдыхал в бумаги на столе тихую шелестящую жизнь. Я вдруг подумал, что, может, он все делал правильно; может, нам стоило отвлечься от подозрений и вести себя как всегда.
Затем я подумал: вдруг это он. Что, если, зная каждого, Мару намеренно подвел Ольгу к тому, чтобы она – чтобы она не.
Я отвел взгляд. Если до вечера мне не удастся понять, как читать амальгаму, меня сожрут не столько подозрения, сколько мучительный стыд за них.
В дверь постучали.
– Вот же… – пробормотал Мару. – А я хотел об Охре-Дей еще пару слов…
Имя это, слишком наружное, чтобы вдруг прозвучать сейчас, подковырнуло меня с какого-то другого края. Но прочувствовать я не успел. Ольга водрузила ладони на громоздкую спинку Минотаврова кресла и сказала:
– Пусть. Нам нечего скрывать.
Ариадна открыла дверь. Я увидел широко зевающую Куницу. В многослойном ансамбле из хлопкового платья и тяжелого атласного халата поверх она напоминала актрису из середины прошлого века, приехавшую на минеральные воды лечиться от нервного срыва. На треть отпитая бутылка вина художественно завершала образ. Куница держала ее цепко, на весу, как только что убитую курицу.
– Серьезно? – не выдержала Ольга. – Девять утра.
– У меня стресс. – Куница церемонно вплыла в комнату.
– Пожизненный?
Куница улыбнулась мне и Мару, но особенно ей, протяжным сопряжением взглядов. Затем она оглядела мансарду. Улыбка перешла в энергосберегающий режим.
– Насколько все плохо?
– Семь из десяти, – ответил Мару.
– Двенадцать, – процедила Ольга.
– Семь и три четверти? – без надежды предложил он.
– А это уже восемь, – понимающе кивнула Куница. – Полагаю, Дедал назвал преемника? Ввел код Тесея на время непоняток с Минотавром? Все как обычно?
Ольга молча прожигала взглядом обивку кресла.
– Значит, ты… Ох, конечно ты. А кто же еще…
– Это ничего не значит. Простая формальность. На случай, если придется принимать какие-то решения или…
Куница вздохнула:
– Придется, дорогая. Всегда приходилось.
Мару тут же поспешил сбить градус драмы обратно до восьми:
– На деле, код Тесея – это даже хорошо. Да, Дедалу неважно, вернем мы старого Минотавра или ты станешь новым – главное, чтобы тот всегда был в лабиринте. Но сейчас он хотя бы замечает нас. То есть – вас. Преемников. Отвечает на какие-то технические вопросы. Учитывая обычную политику невмешательства, это апогей сотрудничества.
