Хелена начала вносить данные Каролины в компьютер, но в дверь постучали. Она поспешно закрыла окно.
– Хелена, вы здесь? – спросил главврач.
Это Майкен успела наябедничать. Какое бы оправдание придумать?
Она поправила прическу, наложила на губы помаду и открыла дверь. Шестидесятилетний глава больницы, как всегда в эти часы, был в белом халате с именным беджиком на лацкане, из карманов торчали скомканные бумаги, рецепты, ручки, рация. Хелена, поздоровавшись, изобразила на лице страдание:
– Простите, шеф. В школе эпидемия, наверно, и я от детей подхватила желудочный грипп. Я терпела все утро, но больше нет сил.
Шеф ободряюще улыбнулся и сказал усталым голосом:
– Хелена, советую пойти домой и полечиться.
– Спасибо. Это будет разумно, – виновато улыбнулась Хелена. – Не стоит врачу поневоле инфицировать пациентов.
Едва за главврачом захлопнулась дверь, как улыбка испарилась с лица Хелены. Она подобрала разлетевшиеся бумаги, собрала ручки и поставила в стакан. Спустя пару минут рабочий стол выглядел безупречно, и Хелена вернулась к компьютеру. Да, неприятно выписывать лекарства, в которых ты не разбираешься, да к тому же собственной сестре. Одно дело – выписать антибиотики или микстуру от кашля для членов своей семьи, но совсем другое – сделать то, о чем просит Каролина.
Хелена нахмурилась, вспомнив о просьбе, но, в конце концов, сестра сама должна отвечать за свое здоровье. Ей же остается только выписать рецепт и надеяться, что негативных последствий не случится. В глубине души, признавала Хелена, ее обрадовало решение Каролины: Луизу следует поставить на место. Хоть раз в жизни.
Она вышла из кабинета и направилась по коридору к лифту, стараясь не привлекать внимания. Однако Майкен, болтающая с другими медсестрами в комнате отдыха, не преминула наградить проходившую мимо открытой двери Хелену презрительным взглядом. Да пусть говорит что хочет. В понедельник она позвонит на работу и скажет, что заболела. Так у нее появится время порепетировать свое соло и морально подготовиться к встрече с Раулем.
Дома Хелена сразу прошла в свой кабинет и достала ноты Стенхаммара. Прижав скрипку к подбородку, застонала: натертая инструментом шея отозвалась болью, несмотря на подложенный шелковый платок. В музыкальной школе, помнится, у нее была мозоль на шее, как у профессионалов, но в последние годы Хелена мало играла. «Потому что старею, – подумала она, – вон и пальцы утратили гибкость».
Хотя для разогрева полезнее было бы сыграть что-то легкое, Хелена предпочла перейти от упражнений к самым сложным пассажам. Вскоре пальцы скрутило судорогой, плечи онемели. Она выругалась, но не отступила: снова и снова проигрывала мелодию. С каждым разом все хуже.
Хелена никак не могла избавиться от привычки анализировать свою игру, и вот теперь она воспринималась ею как насмешка над музыкой. Игра слишком технична, в извлекаемых из скрипки звуках нет жизни.
Но все-таки два часа подряд она репетировала, насилуя свои уши.
От взрыва ярости Хелену спас зазвонивший телефон. Увидев имя Луизы на дисплее, пропустила пару сигналов, прежде чем взять трубку. С явной фальшью в голосе спросила:
– Как ты, бедняжка? Профессор помог? Он сказал мне, что сам спустится в отделение «скорой». Узнав от меня, кто ты, просил заменить его на все утро, чтобы заняться твоими пальцами.
– Мне сделали рентген и наложили повязку. Через месяц смогу играть, так что концерт в Гамбурге состоится. Если повезет, буду в форме. Но что делать с записью диска?
