Мать Анны Альварес также была единственной дочерью. Испанское наследственное право предполагало наследование женщиной титулов и земель в случае отсутствия наследников мужского пола, потому юная маркиза де Сан-Роман, аккумулировав богатство и знатность отца и матери, стала завидной невестой.
Дед, которого Луис Игнасио по-настоящему уважал, взял с внука слово, что тот исполнит отцовскую волю и женится на кузине. Получивший титул отца и ставший вместо него новым маркизом де Велада, Луис Игнасио был тогда вынужден дать такое обещание, но с женитьбой на кузине тянул, надеясь, что Анна Альварес, когда подрастет, влюбится в кого-то и передумает выходить за него замуж.
Восемнадцатилетний Луис Игнасио смотрел на тринадцатилетнюю кузину с нескрываемым раздражением. Она была слишком высока, слишком угловата, слишком плоска, чтобы заинтересовать его. А ее фамильная черта – длинный нос, который унаследовала от матери, – был тем самым контрольным выстрелом, убившим всяческую надежду на возможность взаимной любви с навязанной невестой.
По сути, Луис Игнасио был эстетом. Он любил глазами. В женщине прежде всего ценил внешние данные. Анна Альварес в систему его вкусовых предпочтений не вписывалась никоим образом.
Да и характер у кузины был тоже не сахар. Еще будучи девочкой, она досаждала родным капризами, запредельным гонором и злым языком. Впоследствии к этому добавились высокомерие, мстительность и неуважение ко всему и всем.
Но что Луиса Игнасио раздражало больше всего, так это тот факт, что кузина с юных лет буквально помешалась на нем. Будь она тихой, смиренной и покладистой, не лезь ему постоянно на глаза, юный маркиз не стал бы так медлить со свадьбой. Дождался бы ее совершеннолетия и женился. Но мысль, что эта назойливая ядовитая скорпена[19] будет постоянно маячить перед глазами, заставляла Луиса Игнасио откладывать женитьбу на как можно более отдаленный срок.
Впервые Луиса Игнасио пытались принудить выполнить данное обещание, когда кузине исполнилось восемнадцать. Однако де Веладе удалось убедить и своего, и кузининого деда, что невеста, хоть по возрасту и годится в жены, недостаточно оформилась физически. Его слова о том, что женщина без груди и попы, за которые приятно подержаться, – это как рапира без эфеса: с какой стороны ни возьмись – холодно и колко, обоими стариками были восприняты с пониманием. Помнится, дед кузины сказал: «Не стоит ждать многого от дочери, чьей матерью была мужеподобная женщина с мужской походкой и такой же выправкой. Моя жена была такой, дочь получилась такой, да и внучка уродилась такой же». Но подождать пару лет он всё же согласился.
По счастью, маркиз де Сан-Роман скончался раньше оговоренного срока, и одним рычагом давления на Луиса Игнасио стало меньше. Но его собственный дед не сдавался, хотя и сам нередко называл невесту внука то арагонской равниной, то гладильной доской.
Помнится, как-то раз, после более близкого разговора с Анной Альварес, старик воскликнул: «Это не женщина, это вода для мытья посуды, не предназначенная для питья!» Когда Луис Игнасио попросил деда пояснить, что он имеет в виду, тот ответил:
– Твоя невеста такая же незатейливая и прямая, как стручок зеленой фасоли, вялая и скользкая, как снулая рыба. Но это полбеды! Проблемой для тебя будет то, что приверженностью к католической вере она достанет до печенок. Подумать только! Эта глупая курица сказала, что поцелуй до свадьбы – грех пострашнее, чем плюнуть в Иисуса Христа! Отнести плотские радости к разряду греховных способна истовая монашка либо та, в чьих жилах течет не испанская горячая кровь, а талая вода с Ането
