– Да уж не глухой. Слышал, конечно.
Луис Игнасио тоже выглянул в окошко.
Солнце, безраздельно царившее на небесном троне все последние дни, было безжалостно свергнуто мрачными дождевыми тучами, вобравшими в себя столько сырости, сколько смогли уволочь в бескрайние хмурые выси. Они грозили обернуться сильным ливнем. Казалось, что небесный свод поменялся местами с морем, и по нему плывет косяк огромных черных рыбин с длинными хвостами.
Вдруг солнечный лучик, будто огненный меч, прорезал черноту и осветил окрестности, отчего всё вокруг засияло и налилось яркими красками. Однако через мгновение черные небесные «акулы» проглотили неожиданный источник света и радости, и на листья деревьев и придорожную пыль, оставляя в ней темные, влажные вмятины, начали падать первые, невероятно крупные капли – предвестники надвигающегося шторма.
Климат Южной Италии от климата Испании отличался немногим, поэтому маркиз де Велада прекрасно представлял, какую сумятицу могут внести в природу и жизнь человека ветер, дождь, гром, град и молнии.
А им до наступления ночи нужно было во что бы то ни стало перебраться на другой берег реки Гарильяно[250]. И Страбон, и Плиний упоминали, что она (в их времена река именовалась Лирисом) была вполне тихой и мирной. Может быть, сейчас это описание и сгодилось бы для ее истоков, но теперь взгляду Фьямметты и Луиса Игнасио Гарильяно предстала вполне широкой, благородной рекой, петляющей по красивой долине в сени тополей и довольно быстро несущей воды к Тирренскому морю.
Моста через нее перекинуто не было. Зато был паром, в эту минуту причаленный к противоположному берегу. Пока он переместился к ним, пока карета, запряженная лошадьми, погрузилась, пока паром с помощью веревки перетянули на другой берег, прошло время. Его вполне хватило, чтобы темно-серое небо с дымчато-черными тучами рухнуло на землю мощной стеной проливного дождя. Гроза заставила путешественников срочно искать место пристанища.
– Антонио, долго ли отсюда до Минтурно? – спросил у возничего маркиз де Велада.
– Чуть больше двух мильо, ваша светлость, – ответил тот.
– А нет ли здесь поблизости какого-нибудь постоялого двора?
– Есть, ваша светлость. Вон, видите водяную мельницу. Соседнее с ней здание и есть постоялый двор.
– Давай скорее туда, а то все наши вещи в бауле[251] промокнут.
Подъехав ближе к указанному месту, Луис Игнасио сквозь плотную завесу дождя разглядел, что находчивый мельник приспособил развалины древнего неаполитанского акведука[252] под свои нужды, благо что руины у него никто не оспаривал. Пользуясь этим и попирая ногами архитектурные изобретения инженеров Древнего Рима, он преспокойно вел хозяйство, нисколько не задумываясь об исторической ценности сооружения.
Вода, ход которой этим хитрецом был изменен, с шумом вытекала из двух маленьких арок и, разбиваясь на два потока, с силой вращала мельничное колесо. Затем она преспокойно стекала полноводным ручьем, питая Гарильяно и насыщая влагой бурно разросшиеся по берегам индейские смоквы.
Рядом с мельницей находился постоялый двор, над входом в который красовалась выцветшая на солнце вывеска Casa Verardo[253]. Это заведение действительно было единственным во всей округе. По словам возничего, принадлежало оно родному брату мельника.
Дверь распахнулась, и на пороге с плащом от дождя появился хозяин заведения собственной персоной. Луис Игнасио помог Фьямметте выйти из кареты, а владелец подворья, держа плащ над ее головой, проводил девушку до открытой двери. Внутри мужчина, которому на вид было слегка за пятьдесят, представился:
