Графиня, несмотря на траур, часто выезжала, так что не особо нагружала меня службой. Обычно я читала выбранные ею письма, писала под диктовку ответ. Вскоре светские формулировки вроде «остаюсь вашей преданнейшей и покорнейшей слугой» я вытвердила наизусть, и графиня поручила мне самой отвечать на большую часть своей корреспонденции.
После обеда я читала ей вслух, за месяц мы осилили половину «Амадиса Галльского».
Но не любовные приключения Амадиса занимали меня в последнее время – я размышляла о словах дяди Адриана.
Я так хотела вернуться на родину! Вновь увидеть океан, услышать крики чаек… Наверное, дядя Адриан приютил бы меня, не будь я католичкой. Но снова сменить веру – это ересь. Так и до костра недалеко.
Вот если бы Ла-Рошель стала суверенной протестантской республикой… Тогда законы Франции не имели бы надо мной власти. До недавнего времени надеяться на это было глупо. Но сейчас многое менялось.
Перемены связывали с именем герцога Рогана.
Королевский флот в битве на Блаве потерпел сокрушительное поражение: Роган захватил восьмидесятипушечный фрегат «Дева Мария» водоизмещением в пятьсот тонн, не считая еще шести судов поменьше. Что может быть более жалким, чем король, разбитый собственными подданными? Независимость Ла-Рошели из мечты становилась реальностью.
Роганы никогда не предавали свою веру – в отличие от Генриха Наваррского и множества вельмож, последовавших его примеру, когда он стал королем.
Герб Роганов – девять сквозных золотых веретен на червленом поле, символ бунта – теперь становился символом победы.
Этот герб, оттиснутый на восковой печати, я частенько видела среди корреспонденции графини Шале. Правда, эти письма мадам никогда не приказывала читать вслух, в отличие от обширной переписки с аббатисой Фонтевро или многочисленными родственниками. Что связывало вождя протестантов Рогана и немолодую графиню-католичку?
Вскоре я это узнала.
Воскресным утром, собираясь сопровождать графиню на мессу, я замедлила шаг, услышав из кабинета ее громкий голос:
– Анри, сын мой, вы играете с огнем! Вы не понимаете, во что впутались! Точнее – вас впутала эта ужасная…
Раздался всхлип. Шум отодвигаемого стула, скрип паркета. Затем приятный мужской голос произнес:
– Матушка, я уверяю вас, что никакой опасности нет.
Сердце забилось, как рыба, выброшенная на берег – я узнала голос своего избавителя.
Почему-то я помедлила перед тем, как открыть дверь и войти. Вдруг я ошибаюсь? И это не тот рыцарь без страха и упрека, спасший меня на рынке? За поворотом послышалось шарканье – мажордом мсье Констанс мог застать меня у двери и решить, что я подслушиваю! Торопливо потянув тяжелую дверь, я вошла в кабинет.
Молодой человек стоял спиной к окну, но я узнала его стройный силуэт, окаймленный сиянием солнечных лучей.
Графиня покачала головой, словно завершая разговор, и устало спросила:
– Неужели уже пора, Николь?
– Да, мадам, – присела я в реверансе.
– Вас зовут Николь? – спросил шевалье.
Прежде чем я успела ответить, он вышел из-за стола и поклонился.
– Анри Талейран-Перигор, граф Шале.
– Анри… – во взгляде графини, устремленном на сына, любовь мешалась с укоризной. – Николь – моя чтица. Глаза у меня не те, что прежде.
– Да, матушка. Я неустанно молю Господа о вашем здравии, – улыбнулся Анри и вдруг подмигнул мне, пока графиня на миг опустила голову, складывая какое-то письмо. Я поняла, что он меня узнал.
