Ехали долго, минут сорок. Потом машина остановилась, Моравский понял, что нидерландец вышел, а за руль сел кто-то из команды "Хорька".
– Как вы, Артемий Константинович? – спросил начальник похитителей.
– Полёт нормальный.
Когда прибыли, "Хорёк" отдавал команды:
– Куртку ему – на плечи, чтобы связанные руки были закрыты. Петро, бери четыре бутылки. Изображаем пьяных, орём, шатаемся. На лодке – сразу в трюм идём, а Петро с бутылками в руках еще по палубе пошарахается.
В доме-лодке Артемия усадили на стул, "Хорёк" говорил с заказчиками, видимо, за закрытой дверью, Моравский не разобрал, о чем разговор.
Минут через пятнадцать начался допрос. Говорили двое, у одного из них голос был обычный, у другого – визгливый.
– Здравствуйте, единица! – сказал обычный голос.
– Что-что? – переспросил Артемий.
– Я же говорил. Он – совершенно посторонний, семь букв – совпадение. – сказал визгливый.
– Думаю, наш новый друг просто с нами неискренен. Впрочем, в любом случае Артемий – уже не посторонний.
Обычный голос обратился к Моравскому:
– Нам необходимо вас допросить, а потом мы вас отпустим. Именно по этой причине у вас заклеены глаза: чтобы вы нас не видели. Но для экономии времени и эффективности нашей беседы мы вам предварительно сделаем инъекцию.
Артемий вдруг вспомнил полицейского с радиорынка в Нижнем Новгороде, вздрогнул.
– Не бойтесь, Артемий. Для здоровья серьёзных последствий не будет.
Всё шло как рассказывал "Хорёк": минуты через три после укола в руку по телу Моравского пошла тёплая волна, возникло ощущение спокойствия и желание поговорить. Тогда ему и стали задавать вопросы. Артемий запомнил первые три:
– Почему у вас с собой не было телефона?
– Вы член Суммы?
– Что вы знаете о Сумме?
О чем спрашивали потом, Моравский не помнил ("Хорёк" и об этом предупреждал), провалился в забытьё…
Когда очнулся, попытался открыть глаза, не смог – вспомнил, что их ему заклеили. Теперь заклеен был и рот. И к стулу Артемий был теперь привязан.
Во всём теле Моравский чувствовал страшную слабость. Но сознание вернулось, и он слышал разговор. Шёл он, видимо, в комнате дома-лодки, смежной с той, где сидел Артемий.
– Ты номер телефона, который он назвал, в Москву передал? – говорил визгливый.
– Не задавай глупых вопросов. Когда он обнулится?
– Максимум часа через два. В сознание уже не придёт, процесс пошёл. Может, зря мы это? Он же просто шестёрка непосвящённая, и мало что ценного рассказал, в отличие от тех двоих. Чем бы он нам мог навредить?
– Показаниями, которые дал бы голландской полиции, например. В любом случае поздно, и у нас нет антидотов. Сейчас его голландцы отвезут подальше, выкинут в каком-нибудь лесочке, там он и обнулится. Врачи констатируют передоз наркотика, дело проверенное.
– Голландцы отвезут, не хохлы?
– Голландцы. Ни к чему хохлам лишняя информация. И так к ним обратились только потому, что местные заартачились: похищать не будем, это тяжелая статья.
– А отвозить его в лесочек – не статья?
– Не знаю, видимо есть нюансы.
" Хрен вам, суки! Выживу! Про пилюльки Хорь не обманул. Притворюсь, что я в прострации".
Притворяться не пришлось. Раздался грохот, выстрелы, звук от падения чего-то тяжёлого в воду, крики на нидерландском языке, скрежещущем и резком. Моравский, не зная языка, понял, что кричали: то, что любой спецназ мира орёт на операциях по задержанию. Почувствовал, что комната наполнилась людьми, услышал звуки от падения тел на пол…
