Голос у Борьки был таким подавленным и искренним, что у Илоны на глаза навернулись слезы. И так хотелось верить этим словам! Смотрела на него, а в голове сверлило: «Неужели я и правда могла сотворить с человеком такое? Представить страшно! Камнем по лицу. Изо всех сил! Наверное, так больно было! И будет теперь всю жизнь смотреть на мир одним глазом. Крах всем планам и мечтам. Ведь даже водителем ему уже не стать».
И опять Борька вторгся в ее мысли.
– Не надо меня жалеть! Лучше уйди! – и добавил уже еле слышно: – Прошу тебя, уйди, ладно?..
Но она не тронулась с места, только отвела взгляд. Что он сказал про камень?.. И вдруг пронзило смутной догадкой: так вот оно что! Камень! Мистика какая-то! Как в кино. Раз показали крупным планом ружье – оно обязательно должно выстрелить. Так и тут: камень. Она в детстве однажды нашла камень, подняла его и долго держала в руке. Но ведь не для того, чтобы кого-то ударить или, уж тем более, убить!
И все поплыло перед глазами. И захотелось умереть!
Встала и медленно, спиной, попятилась к двери. Видела, как он закрыл лицо руками, чтобы она не могла видеть его слёз.
Вернувшись в свою палату, плюхнулась на койку и отвернулась лицом к стене. Не ела, не разговаривала, не открывала глаз, не пила таблеток, не позволяла делать себе уколы. Тогда пришли санитары, силой перекинули ее на каталку и повезли в другое отделение. Ей сделалось абсолютно все равно: куда везут, зачем? Хоть сразу в морг. Ни одна мышца на лице не дрогнула бы. Еще лучше. Не брать самой грех на душу.
Потом все-таки ввели в вену какой-то укол. И захотелось спать. Сколько ни силилась окинуть взглядом палату, сделать этого так и не смогла. Веки тяжело опустились на глаза, и сон, словно по мановению волшебной палочки, унес ее куда-то…
Приснилось, будто она птица, гагара. И ей так нужно взлететь. Она бежит против ветра, громко хлопает крыльями по воде. И наконец отрывается от земли и быстро-быстро летит в сторону рассвета.
Вот кто-то осторожно берет ее за руку. Илона с трудом поднимает свинцовые веки. Как ей хочется остаться гагарой! Ну что им всем от нее нужно?!
Женщина-врач, что присела на краешек постели, возраста ее бабушки. Этакий божий одуванчик в белом накрахмаленном колпачке, каких современные врачи давно уже не носят. Лицо маленькое, круглое и чуть припухшее от возраста. Глаза добрые, улыбчивые. Такими, как эта бабулька, в детстве представляла она себе волшебных фей.
Женщина ни о чем не спрашивает, а просто держит ее руку в своих сухоньких ладонях, держит долго-долго. И что странно: от ее рук исходит не тепло, а приятная прохлада, и эта странная прохлада поднимается к груди. И в груди вдруг все задрожало, из глаз хлынули слезы. И уже не сдержать рыданий, громких, отчаянных, безутешных. Хоть пальцы себе все искусай! Не остановиться – и всё! Чей-то шепот, таинственный и завораживающий, велит:
– Ну а теперь рассказывай! Все, как на духу! С самого начала!
Задыхаясь от нахлынувших слёз и какого-то непонятного возбуждения, Илона начинает говорить. Быстро, торопливо, словно опасаясь, что ее не дослушают, прервут, не поверив.
– Это все началось с того камня в детском саду! Не верите? Правда! Я держала его в руке и впитывала в себя его силу! И больше не верила никому, только камню и себе! Он был красивый, этот камень. Разноцветный. Если на него глядеть долго-долго, можно было увидеть и глаза, и нос, и усы. Я с ним даже разговаривала, как с куклой.
