Как сейчас помню, насколько меня парализовало от вида его перекошенной физиономии. Страшно было так, что отголоски сказывались до сих пор. Я боялась подвести отца, боялась, что обиженный Звягинцев пожалуется мэру и всё станет ещё хуже. Боялась ярости единственного близкого человека, ведь маму я даже не помнила, она умерла едва мне исполнился год.
Но больше всего я боялась оказаться в постели с озабоченным придурком.
И побег оказался лучшим выходом из ситуации.
Пользуясь тем, что гости и отец заняты друг другом, я накинула поверх светлого платья куртку потеплее, влезла в кроссовки, прихватила паспорт и вышла из дома. Мимо улыбающейся охраны, привыкшей видеть во мне девочку-цветочек. Мимо дорогих машин. Мимо раскинувшегося перед коттеджем мини-парка. Прямо, чтобы повернуть налево, а потом бежать. Бежать изо всех сил, подальше от мира, что не принёс мне ничего, кроме дорогих нарядов и постоянно занятого отца.
Кривая улыбка появляется на губах против воли.
И куда меня это привело? К счастью?
Нет, всего лишь к спокойствию. К жизни простой, но при этом лишённой сделок и размена дорогих людей на вещи, услуги и знакомства.
И к Косте Воскресенскому.
Стоит подумать о нём, и сильные руки ложатся на талию, под мой возмущённый вскрик притягивая меня ближе. Насильно усаживают в середину полукруглого дивана. Разворачивают лицом к одному веселящемуся снобу.
Снобу, который не даёт отстраниться, всё ещё удерживая за талию.
И провести бы параллель со Звягинцевым, но там я боялась. Здесь же краснею, как полная идиотка.
— Попалась, мышка.
13. Глава 13
Разгон от какой-то отчаянной обречённости до злости у Мышки занимает едва ли 0,3 секунды.
— Убери руки! — цедит она сквозь зубы, пытается отцепить от себя мою конечность, но теряет равновесие и едва не падает мне на грудь.
Отвратный день. Но Мышка его заметно скрашивает.
Приподнимаю её лицо за подбородок. Залипаю на огромные растерянные глаза и прикушенную губу. Наклоняюсь, сам не определившись для чего.
И вдруг вспоминаю про мудака Звягинцева.
— Ешь, — командую хрипло. И отстраняюсь, благо обед нам уже принесли.
Подумав, отодвигаюсь от неё ещё дальше. Раздражаюсь, потому что как есть кретин. И злюсь ещё больше, стоит наткнуться на обиженное непонимание в её глазах.
Конечно, девочка хоть и наивная, но не настолько. Она прекрасно читает оттенок моего к ней интереса. Трындец какой переменчивый оттенок, от холодной ярости до слишком уж горячего желания.
— Сам ешь, — хамит Мышка, но всё же косится на стоящую перед ней чугунную сковородку. — Не боишься, что твоя Аня узнает об этих… — не придумав подходящего слова, неопределённо взмахивает рукой.
Самое смешное, что подходящего слова не нахожу и я.
— О чём ты, Мышка? — нацепив на себя привычный вид, хмыкаю в ответ. — С каких пор обычный обед стал чем-то за гранью?
— Весь ты за гранью, — бурчит Майя себе под нос.
— Что? — с иронично поднятой бровью.
— Ничего.
Она тянется к посудине, приподнимает крышку. Насыщенный аромат плова ударяет даже по мне, не говоря о Мышке, которая с удовольствием вдыхает запах печёного чеснока и барбариса.
— Чай?
Мышка она Мышка и есть. Осторожный и загнанный зверёк, который хоть и боится, но всё равно лезет в пекло.
— Да.
Тряхнув головой, наливаю ей полную чашку и возвращаюсь к собственному обеду. Правда, такими темпами мне могли подать и блюдо пластилина. Один фиг мысли не о еде, а о больничном поцелуе. И о том, что вот так съезжать с катушек это, конечно, приятно, но в строго дозированных количествах.
