Тут курсантам надо было сразу срываться с места и бежать, бежать, бежать. Но они принялись глупыми улыбками благодарить Ахминеева за доброту и вопрошать у него взглядами: «А бить? Бить разве не будете, товарищ сержант? Как же так? Всегда ведь били».
– Стоим, значит, – спокойно сказал дежурный. – Ну всё тогда. Отставить туалет. Сейчас грудаки пробивать буду.
От Ахминеева последовали строгие выговоры с занесением в грудные клетки курсантов. Духи стали роптать.
«Черпак» Ахминеев, лишивший батарею утреннего моциона, переступил опасную черту, но идти на попятную было уже поздно. Чтобы усмирить недовольную молодёжь, сержант начал раздавать такие удары, что в груди курсантов заухали совы. Духи кубарем летели на пол, однако, тут же вскакивали, затыкали собой пробоины в шеренге и выпрашивали взглядами исподлобья:
– Ну давай, давай.
В каждом сержанте жил тонкий психолог, и Ахминеев на уровне подсознания начал вести себя так, как ведёт себя укротитель тигров на представлении в цирке. Дежурный видел, что «духи» зверели с каждой секундой, что достаточно одного неуверенного слова или неловкого движения с его стороны, и он утратит авторитет. Курсанты, конечно, не напали бы на него, но они запросто могли бы стартовать в туалет без спроса. Ахминеев шёл от человека к человеку молча. Перед тем, как нанести удар очередному «духу», сержант строго, но без ненависти смотрел подчинённому в переносицу, а потом по-хозяйски бил. Кулак Ахминеева молотом опускался на грудную наковальню курсанта только тогда, когда тот, скалясь, отводил налитые кровью глаза. Каждый раз – диалог без слов.
– Чё встал – бей, – дерзким взглядом говорил «дух».
– Без тебя знаю, что делать, – суровым взором отвечал Ахминеев и наносил удар.
– Всё равно отольём, – поднявшись, вздёргивал подбородок «дух», и в глазах его был вызов.
– Возможно, но ты за это ответишь персонально, – усмехаясь, слегка кивал головой Ахминеев и переходил к очередному курсанту.
То, что ситуация обострилась, чувствовали и другие сержанты, лежавшие на койках и внимательно следившие за развитием событий. Они прекрасно понимали, что Ахминеев зарвался, однако вмешиваться никто из них не спешил, потому что дежурному ничего не угрожало. Им было интересно, как Ахминеев выйдет из ситуации.
Партия клонилась к мату. Пешки постепенно прижимали короля к краю доски. Моча, накопившаяся за ночь в организмах курсантов, ударила им в головы, и они стали игнорировать боль от ударов, огрызаться взглядами и подводить дежурного к поражению одним доступным ей способом – психологическим давлением. От неминуемого позора Ахминеева спас замкомвзвод Саркисян, бросивший:
– Руся, пусти их.
– Да ведь совсем офанарели, Армян, – ухватился Ахминеев за «деда», как за спасательный круг.
– Сделай это для меня.
– Ара, ты же знаешь, что им раз поблажку дай, и они на голову сядут.
– Уважь старика.
В батарее началась театральный спектакль по спасению дежурного.
– Обезьяны, упор лёжа принять, – скомандовал Ахминеев. – А то я за вашими туловищами Армяна не вижу.
– Чё хотел? – отозвался Саркисян, обозначившийся за полёгшими курсантами.
– А то, Ара, что я тебя уважаю, но не понимаю. Помнишь, ты о шевроне с бульдогом говорил, который на парадку хочешь, которого наша бригада после Чечни нацепила?
– Ну.
– Я достал его… Так вот забирай его себе, мне для тебя не жалко, а с «духами» я сам разберусь.
